Иосиф Кобзон - Я сам себе судья

Нельзя так скверно относиться к окружающим! Она даже дочь свою не щадила: отсудила квартиру, хотя у той двое детей. Когда Марк, внук Гурченко, погиб в 1998 году от передозировки наркотиков, Людмила Марковна даже не пришла мальчишку похоронить, не появилась и на похоронах своей мамы. Такой эгоцентризм просто в голове не укладывается. И я сказал себе: «До семидесяти молчу, а потом вынужден буду сказать: «Люся, нельзя так! Мне не в чем перед тобой оправдываться, но если для тебя я «темное пятно», то почему для другой женщины вот уже столько лет – светлое? Ну, не получилась у нас жизнь, так разве мы должны быть врагами до конца своих дней?» Но она до конца дней ненавидела меня за развод. Но не потому, что хотела видеть рядом с собой меня. Просто не любила одиночество. Я случайно встретился с ней на телевидении и все-таки решил поздороваться: «Добрый день, Людмила Марковна!», а она заорала на весь коридор: «Ненави-и-ижу!!!» Я только плечами пожал: «Значит, любишь до сих пор, дура!» И пошел себе дальше.

Ничего плохого я ей в этой жизни не сделал. Наоборот, приобрел квартиру для ее бывшего мужа Саши Фадеева, чтобы она не разменивала их общую, помог перевезти из Харькова родителей, хорошо относился к Маше… А то, что у нас жизнь не складывалась, это естественно. Она на съемках, я на гастролях… И образ жизни, и возраст приводили к каким-то встречам, которые очень, наверное, оскорбляли, хотя это было взаимно. Видимо, поэтому мы и разошлись.

Давно это было, но журналисты до самой ее смерти считали своим долгом спросить у Гурченко о Кобзоне, а у Кобзона – о Гурченко. Естественное, конечно, любопытство, тем более что Людмила Марковна не один раз высказывалась обо мне неблагоприятно…

Вот, например, жадным она меня называла. Жадным!? Ну, во-первых, начнем с того, что когда я был на ней женат, она ни в чем себе не отказывала. Работал я всегда много, и в артистическом мире считался весьма обеспеченным человеком. Поэтому жаловаться на отсутствие каких-то средств и говорить, что я был скупым, по-моему, не может никто из тех людей, с которыми я общался. Я никогда не смотрел на деньги как на средство, которое поддерживает в этой жизни. Я всегда относился к ним легко. Хорошо, конечно, когда они были. Но если их не было, я тоже чувствовал себя нормально.

Кстати, мы познакомились с Людмилой Марковной в 1967 году совершенно случайно в ресторане ВТО. К тому моменту после «Карнавальной ночи» прошло уже более десяти лет. Так получилось, что мы с ней вместе посмотрели фильм «Шербурские зонтики», и я сразу же уехал в Питер. Наутро созвонились, и у нас начался телефонный роман.

Потом я был на гастролях в Куйбышеве, теперь это Самара. И ко мне прилетела Людмила. Мы уже жили тогда вместе, но расписаны еще не были: как-то все времени не хватало, да и не считали это обязательным. И вот после ужина в ресторане, в первом часу ночи, поднимаемся ко мне в гостиничный номер (кажется, это была гостиница «Центральная»), а дежурная нас не пускает. Я говорю: «Я – Кобзон». Она отвечает: «Вижу». – «А это, – говорю, – Людмила Гурченко, известная киноактриса, моя жена». – «Знаю, – отвечает, – что актриса, но что жена – в паспорте отметки нет. В один номер не пущу. Пусть снимает отдельный и там живет». Смотрю, у Людмилы Марковны истерика начинается, слезы ручьем. Что делать? Звоню среди ночи домой директору филармонии Марку Викторовичу Блюмину: так мол и так, извините, едем в аэропорт, гастроли придется отменить. Он выслушал: «Приезжайте ко мне». Переночевали у него. Утром, после кофе, он везет нас в филармонию, ведет к себе в кабинет, а там уже ждут – дама из загса, свидетели и все такое. Так он нас с Людмилой Марковной и поженил.

Это было время расцвета моей популярности, а вот для нее этот период был достаточно тяжелым. Она пребывала в страшной депрессии: ее популярность сильно упала. Но тем не менее, Гурченко оставалась Гурченко: она пробовалась в один театр, в другой. Со съемок возвращалась с истерикой. И каждая из них почему-то заканчивалась словами: «Это невозможно! Не успеешь заявить о своем желании сняться или сыграть роль, как тебе сразу же лезут под юбку и тащат в ресторан!» Она очень хотела играть в театре, но куда бы она ни обращалась, режиссёры сразу же предлагали ей «койку». А она очень болезненно реагировала на подобное поведение: оно ее унижало. В такой момент я и подставил ей плечо. А она сказала в интервью «Комсомолке»: «В браке с Кобзоном ничего хорошего не было. Он умел сделать мне больно. Начинал подтрунивать: «Что это все снимаются, а тебя никто не зовет?» После этого брака я осталась в полном недоумении, и мне открылись такие человеческие пропасти, с которыми я до того не сталкивалась…». Иногда не сдерживался. А в остальном… Мне странно. Мы ведь особенно в первое время мы были очень увлечены друг другом. Поэтому насчет «ничего хорошего не было» я не понимаю… Во времена нашего брака с Людмилой Гурченко я был молод, популярен, имел много поклонниц. Но мне нравилось и то, что я официально был женат на актрисе, которую знала вся страна. Но, не смотря на то, что Людмила Марковна была ко всему прочему и замечательной хозяйкой, брак с ней не стал для меня тылом. Скорее, он был линией фронта. Мы сами «обостряли» наши отношения своим накалом страстей, который неизбежно должен был привести к разрыву. Однажды во время ее гастролей ей донесли про мою якобы измену, она тотчас отбила телеграмму: «Горбатого могила исправит. Косточка». Я ее называл «Косточка». Я ей ответил: «Каким был, таким и останусь. Горбатый». И мы развелись. После Людмилы у меня был страшно тяжелый год – не то что поисков и раздумий, а, скорее, мощных депрессивных настроений. Тяжело мы с ней расставались.

И еще что важно. Моя мама не была довольна моим выбором невест. Ни первым, ни вторым. Кстати сказать, особенно она была недовольна вторым выбором. Она не любила Людмилу Марковну. Как раз в 1967 году мама переехала ко мне в Москву, так что лично познакомилась с невесткой. Мы с Гурченко жили в квартире на Маяковке, которая ей досталась от предыдущего мужа, сына писателя Фадеева. Помню, как мы с Люсей приехали к маме знакомиться. «Мама, это моя жена». Пауза. Потом: «Как это?» – «Так это!» Мама с Люсей внимательно друг друга оглядели, составили свое мнение и промолчали. В мое отсутствие встречались один-два раза, между ними происходили нелицеприятные разговоры… В общем, потом каждая мне высказывала недовольство. Мама, естественно, всегда защищала интересы своего сына.