Дональд Рейфилд - Сталин и его подручные

Экономическая деятельность ЧК кое в чем предвосхищала Гитлера. ЧК собирала деньги для государства, не только конфискуя собственность банков и предприятий, – она еще и мародерствовала. Драгоценности расстрелянной императрицы Александры Федоровны, которые убийцы доставили в Москву в десяти чемоданах, были проданы за сотню миллионов долларов. Все приговоренные к расстрелу – настоящие или воображаемые контрреволюционеры – лишались своей собственности в пользу ЧК. К концу 1919 г., когда отделения ЧК распространились по всем областям, районам и городам, по всем учреждениям – по железным дорогам, фабрикам, военным подразделениям, расстрелы производились по-другому. Вместо расстрела на открытом месте жертв заставляли раздеться догола где-нибудь в подвале; после пули в затылок их одежда тщательно сортировалась. Сам Ленин получил костюм, сапоги, пояс и подтяжки от палачей ЧК (22). Нижнее белье поступало в Красную армию или раздавалось другим заключенным. Изо ртов трупов выдергивали золотые зубы. (Михаил Фриновский, чекист, ставший печально знаменитым в годы Большого террора, потерял зубы от удара ногой одного узника ЧК, и протезы для него были изготовлены из золотых зубов расстрелянных.)

К концу Гражданской войны советские войска отчаянно нуждались в материальных ресурсах – без трофеев они не могли воевать. Ягода получил такой доклад от отряда, подавляющего крестьянское восстание в Симбирске: «Из-за отсутствия в Красной армии полностью главным образом обуви заговоров и контрреволюционных явлений не замечено» (23). После любой победы красноармейские отряды подробно вносили в список каждый трофей: в 1920 г. командир Н. Епанешников с гордостью докладывал штабу, что посылает «64 ружей шомпольных, 17 охотничьих ружей… 86 винтовок разного образца, один топор, 16 выработанных телячьих, овечьих и козлиных шкур, 11 шинелей старых, один шинель распоротый… 2 вязаных кальсон… 10 кальсон нательных, 2 мешка с газетами, 45 сырых лошадиных кож, колокол, самогоночную трубу…» (24).

Владимир Зазубрин, который в 1918 г. перешел от белых к красным и скоро показал себя довольно талантливым автором и рассказов, и воспоминаний (в 1938 г. Сталин его расстрелял за откровенность), долго помнил тяжелую жизнь чекистов-палачей:

«Белые, серые туши рухнули на пол. Чекисты с дымящимися револьверами отбежали назад и сейчас же щелкнули курками.

У расстрелянных в судорогах дергались ноги… Двое в серых шинелях ловко надевали трупам на шеи петли, отволакивали их в темный загиб подвала. Двое таких же лопатами копали землю, забрасывали дымящиеся ручейки крови. Соломин, заткнув за пояс револьвер, сортировал белье расстрелянных. Старательно складывал кальсоны с кальсонами, рубашки с рубашками, а верхнее платье отдельно… Трое стреляли, как автоматы, и глаза у них были пустые, с мертвым стеклянистым блеском» (25).

Подобно Лацису и Зазубрину, многие чекисты полагали, что обладают литературным талантом, точно так, как потом некоторые писатели пробовали свои силы в качестве следователей. В 1921 г., когда Красная армия и ЧК завоевали Тифлис, чекисты опубликовали антологию стихов, «Улыбка чекиста». Особенно поражают стихи латыша Александра Эйдука, палача и военного эмиссара:

Служа в Москве, Эйдук признался одному знакомому дипломату «с наслаждением в голосе, как исступленный половой маньяк», что рев моторов грузовиков, которыми глушили выстрелы, когда расстреливали заключенных, его возбуждал и что это «кровь очищает». Эйдук (которого Сталин включит в расстрельные списки 1938 г.) был в 1922 г. откомандирован правительством, чтобы надзирать за американским Агентством помощи голодающим (ARA), когда оно кормило десять миллионов голодающих крестьян в Поволжье.

Еще возмутительнее графоманских строк Эйдука – похвалы чекистам от настоящих поэтов, например Маяковского, который марал свою репутацию такими стихами:

Как удавов и кроликов, чекистов и поэтов влекло друг к другу, часто со смертельными последствиями для последних. Они находили, что у них есть много общего: они жаждали славы, они представляли себе, что они борцы за правду, авангардисты; творчески неполноценные, они все-таки были убеждены в своем превосходстве над буржуем, над обыкновенными смертными, не способными понять их подвиги. Есть небольшой разрыв между поэтом-символистом, который хотел шокировать буржуя, и чекистом, который хотел поставить буржуя к стенке.

Образцовым чекистом-интеллектуалом оказался двадцатилетний эсер Яков Блюмкин. Едва окончив школу, он поступил в одесскую ЧК, где прославился как «Бесстрашный Наум»; он потряс весь мир, когда вошел в германское посольство в Москве с мандатом, будто бы подписанным Дзержинским, и убил посла графа Вильгельма фон Мирбаха – якобы для того, чтобы отомстить за унизительный Брест-Литовский мир и вызвать разрыв с Германией и мировую революцию. Блюмкина наказали только условно (предполагается, что за кулисами эсеровского мятежа стояли на самом деле большевики). В 1919 г. Блюмкин-чекист уже наводил ужас в Киеве.

Блюмкин был очень талантлив: говорил на многих европейских и азиатских языках; писал стихи и, несмотря на садистские шутки, ошеломлял поклонников подвигами. Он был наиполнейшим олицетворением блестящего интеллектуала, развращенного разрешением убивать безнаказанно. В июне 1918 г., незадолго до покушения на германского посла, Блюмкин хвастался перед

Осипом Мандельштамом, что собирается расстрелять какого-то «бесхарактерного интеллигента». Мандельштам возмутился и, как человек, всегда безразлично относившийся к собственной безопасности, через Ларису Рейснер добился, чтобы его принял Дзержинский. Глава ЧК проявил понимание, и, может быть, этот интеллигент был спасен. Блюмкин дружил с Сергеем Есениным и взял его с собой в Иран (где ненадолго появилась советская республика Гилестан); поездка вдохновила Есенина на «персидские» стихи. Даже принципиальный монархист Николай Гумилев гордился тем, что Блюмкин признал его. В стихотворении «Мои читатели» он писал:

Такие связи между поэтом и чекистом были быстротечными и взаимно губительными. Кадры Дзержинского, как и боги русского Парнаса, редко сами доживали свой век. Есенин в 1926 г. покончил с собой, а Блюмкина расстрелял Менжинский за связи с Троцким. Через четыре года застрелился Маяковский, а его друга чекиста Агранова расстрелял Ежов.