Дональд Рейфилд - Сталин и его подручные

Несомненно, белая армия тоже совершала массовые убийства и террор. Смерть нескольких тысяч красных в плену у финского генерала Маннергейма в начале 1918 г., как и концлагеря, в которых новые эстонское и финское правительства держали большевиков, служили предлогом для мести. На юге России под властью белых случались ужасные зверства, хотя нельзя сказать, что они являлись нормой в белой армии, где служило много принципиальных и хорошо образованных офицеров и местная администрация не всегда теряла этические навыки. Такие сумасшедшие садисты, как барон Роман Унгерн-Штернберг, который уничтожал население Монголии, были исключением. Только украинский «анархист» Махно и некоторые казачьи дивизии систематически творили террор, сравнимый с красным.

Последствием красного террора и Гражданской войны в СССР было появление целого поколения мужчин и женщин, которым массовые аресты и казни были нипочем, казались нормальной, оздоравливающей процедурой. Если геноцид, который случился между 1918 и 1922 гг., на вид менее ужасен, чем холокост Гитлера или геноцид Сталина, то только потому, что ему подвергли не расу, а класс; что большей частью те, кто страдал, были отрезаны от западного мира; что документов нет; что, как любил повторять Сталин, «победителей не судят». (В любом случае можно утверждать, что грипп и тиф унесли куда больше жертв, чем пули чекистов и красноармейцев.) Но главное, никто не каялся в терроре, никто не искупал его, и, как затихшая инфекция, он таился в крови, чтобы вспыхнуть опять через поколение. Те, кто без угрызения совести убивал классовых врагов, ждали наступления времени, когда опять можно будет убивать.

Уму трудно постичь размах геноцида, который развязали Ленин, Троцкий, Дзержинский и Сталин. Можно сравнить демографическую статистику СССР в 1920-х гг. с цифрами, прогнозировавшимися за десять лет перед тем; можно пользоваться надежной переписью населения 1926 г., экстраполируя данные в тех областях, где вели учет рождавшихся и умиравших. С 1914 по 1917 г. почти 3 млн военных и 300 тыс. гражданских лиц погибло на войне. С 1917 по 1920 г. население Европейской России сократилось на 6 млн (5 %): Украина, Белоруссия и Кавказ пострадали примерно так же (33). В больших промышленных центрах смертность давно была выше рождаемости – города росли за счет деревни, откуда вытягивали свежую рабочую силу. В деревне до революции на каждые 60 смертей приходилось 100 рождений. Но с 1917 по 1920 г. и в деревне смертность превышала рождаемость, а в городах смертность удвоилась. Эпидемия и голод унесли еще больше жизней, чем пули. Ленин в декабре 1919 г. заявил, что «или [тифозная] вошь победит социализм, или социализм победит вошь». Туберкулез, кардиологические заболевания, дизентерия, болезни от недоедания, холода и страха опустошали страну.

Во время революции и Гражданской было убито почти 2 млн красноармейцев и чекистов, 0,5 млн белогвардейцев; 300 тыс. украинских и белорусских евреев (жертвы погромов, устроенных украинскими, польскими и белыми войсками); погибло 5 млн голодающих, особенно в Поволжье, в 1921–1922 гг. К этому числу потерь надо прибавить 2 млн русских эмигрантов. В итоге население СССР к концу Гражданской войны оказалось лишенным 10 млн жителей. На самом деле потери были еще больше: в нормальных условиях население должно было бы вырасти за эти пять лет на 5-10 %. К тому же есть основания полагать, что число расстрелянных, повешенных и загнанных в концлагеря гораздо выше, чем показывает официальная статистика (например, 12 тыс. расстрелянных в 1918 г. или 9701 расстрелянный и 21724 заключенных за 1921 г.). Только репрессии после восстаний в Кронштадте или Тамбове в 1921 г. привели к десяткам тысяч казней.

Хуже того, среди убитых солдат преобладала молодежь, а эмиграция лишила страну многих профессионалов в самых различных сферах. Ушли те, кто должен был пахать землю, приводить фабрики в рабочий порядок и восстанавливать экономику Дзержинский отлично понимал это. Большевиками было фактически загублено два поколения: единственным залогом лучшего будущего были дети, а многие из них стали голодающими беспризорными сиротами. Именно эти дети послужат «сырьем» для сталинского Советского Союза. Не сострадание, а стратегия заставляла ЧК, ГПУ и НКВД заниматься постройкой колоний для бездомных детей. Сиротские дома, детские коммуны и теории воспитания были предметами, интересующими тайную полицию: она создала массу сирот и хотела использовать их (34).

Когда Дзержинский, Ленин или Сталин извинялись за излишние зверства ЧК, они всегда намекали на отсутствие у нее опыта. Матросы, преподаватели, фабричные рабочие не могут-де всегда хранить профессиональное спокойствие и соблюдать законы в таком шквале контрразведки и контртеррора. Но и во всех других сферах государства в послереволюционные годы чувствовалась отчаянная нехватка руководящих кадров. Люди брались за службу, для которой у них не было ни малейшей подготовки или квалификации. Чтобы солдат, врач, кочегар или крестьянин стал чекистом, нужна была только очень кратковременная учеба – требовалось привыкнуть к насилию.

Типичным чекистом мог в равной степени оказаться быстро продвигающийся наверх мальчик из штетла или опустившийся дворянин. Например, Михаил Фриновский был одним из восьми детей довольно зажиточных родителей (отец был преподавателем, мать – помещицей). Так же как у Сталина и Дзержинского, отец у Фриновского был садист, и сын получил образование в семинарии, так что его бунт, может быть, был предопределен. Но юный Фриновский был русским патриотом, причем до такой степени, что солгал о своем возрасте, чтобы воевать в царской армии. Он дослужился до унтер-офицерского звания в кавалерии. Разочарованный бесполезным кровопролитием, дезертировал. Поставив себя вне закона, Фриновский потянулся к анархизму и терроризму: в 1917 г. он с группой бандитов запытал до смерти одного генерал-майора и потом скрылся от розыска, поступив бухгалтером в военную больницу. Большевики сочли его преступления рекомендацией в ЧК. Послужив в Красной армии, Фриновский стал одним из самых лютых чекистов в Москве и оттуда поехал вместе со Сталиным на польский фронт в 1920 г.

Другие чекисты, например Нафтали Френкель, не будь войны, остались бы комбинаторами и жуликами. На верфях и стройках Одессы Френкель разбогател, занимаясь спекуляцией во время войны; как только революция положила конец контрактам на экспорт и импорт, он поступил в ЧК и помог освободить город от белых. Большей частью ЧК расстреливала своих союзников-гангстеров, когда их услуги были уже не нужны, но Френкель был слишком талантливым организатором, чтобы его убивать. Он продолжал спокойно зарабатывать в порту и помогать ЧК, пока Дзержинский не решил навести порядок и не послал Френкеля на далекий север, будто бы арестантом, но де-факто комендантом концлагеря. В конце концов он стал главным организатором строительства Беломорско-Балтийского канала, построенного политзаключенными в начале 1930-х гг.