Дэйв Ицкофф - Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться

Он любил оставлять подруг в своей крошечной комнатушке, что не вызывало остальных. «У него были долгие отношения, – рассказывал один из его соседей. – Одна девушка жила здесь месяцев шесть. И это в комнате без стен до потолка. Поэтому, как его соседям, нам это не нравилось».

Как-то раз Робин очень долго не жил в своей квартире, и было непонятно, где он остановился. Вот что смогла рассказать Фрэнсис Конрой: «Он мог провести несколько ночей и в школе, если ему негде было спать. Это было легко организовать, потому что на сцене можно найти лежак и провести там всю ночь. В школе был душ, а если было желание, то, как только школа открывалась, можно было спуститься поесть в кафе».

«Все выживали как могли, – говорила она. – Но я не знала, что временами Робин был безумно голодным».

Так же, как и в колледже Марин, Робин очень быстро тратил те небольшие деньги, что у него были, и оказывался должен практически всем. Он всегда мог положиться на доброту старших: Марго Харли рассказывала, что часто встречала Робина с пустыми карманами и пустым животом и всегда его жалела. «Я приносила ему завтрак, – говорила она. – Он был родом совсем не из бедной семьи, но у него постоянно не было денег». А вечером ему помогала такая же сопереживающая уборщица, приносившая ужин.

Мысль о том, что у Робина проблемы с едой и деньгами, была чужда его однокурсникам из театрального отделения, ведь большинство из них были из весьма обеспеченных семей. «Мы все родились в те годы, когда был бэби-бум, а выросли в один из самых плодотворных периодов истории Америки, – говорил Пол Перри. – У родителей Робина было, пожалуй, больше денег, чем у многих других, но тех, у кого были тонны денег, в Джульярде было еще больше. Здесь редко встречались представители среднего или рабочего класса, а тем более бедняки. Таких было очень мало».

Ни одна из этих проблем не умаляла заслуги Робина как актера. В своей первой студенческой постановке, еще будучи в группе IV с продвинутой программой, Робин сыграл в «Ночи игуаны» – готической драме Теннесси Уильямса об опальном священнике, которого сократили до работы гидом, и необычной когорте персонажей, которых он встречает в мексиканском отеле. Робин сыграл роль Нонно, привязанного к креслу девяностосемилетнего старика, который в заключительном акте наконец закончил стихотворение, на сочинение которого он потратил всю пьесу.

Несмотря на ту взбучку, которую Робин получил от Майкла Кана в классе, Рив сказал, что эта игра тут же заставила критиков замолчать. «Его изображение старика, прикованного к инвалидному креслу, было крайне убедительным, – рассказывал Рив. – Робин не играл, он был этим стариком. Я был поражен его работой и благодарен судьбе, что она свела нас вместе».

Позднее в спектакле «Сон в летнюю ночь» Робин внес в роль сказочного господина Горчичное Зернышко восхитительную чувствительность и даже переделал костюм персонажа, что тоже вызвало у зрителей пару дополнительных зарядов смеха. Харли так вспоминал выступление Робина: «Он лежал на полу, выставив задницу и натянув шляпу так, что, когда он говорил, шляпа подскакивала. Было смешно. С самого начала было понятно, что Робин чрезвычайно артистичен, хотя у него не было знаний актерского мастерства. Он явно был дико талантлив, но нужно было подучиться. Актерскому мастерству надо учиться, это не просто встал однажды и уже можешь играть».

Робину не нужно было абсолютно ничего – ни сцены, ни сценария, ни даже шляпы – чтобы очаровать зрителя. Пол Перри рассказывал, как как-то они проходили по коридору и внимание Робина привлек автомат с прохладительными напитками. «И ни с того ни с сего он решил подурачиться, – рассказывал Перри. – Минут пять он изображал автомат с колой. Было смешно, хотя, когда ты молодой, многое смешно. Но это было настоящее пятиминутное выступление, у которого были начало, конец и середина. Это был не просто замысел. Выступление было полностью реализовано. Оно было красивое и искусно выполненное. Робин был настоящим мастером импровизации».

Однако Перри не мог быть стопроцентно уверен, что импровизации Робина были без заготовок. «Уильямс тщательно обдумывал то, что другим казалось импровизацией», – говорил он.

Кевин Конрой также подозревал, что голоса и персонажи, которые спонтанно появлялись у Робина, на самом деле были наработками. «Непринужденная способность переключаться с персонажа на персонаж выглядела как сиюминутное творение – но это было не так. Робин годами оттачивал этих личностей. Он изучал людей. Это было его хобби. Он был на голову выше всех нас – а группа была очень сильная»,– говорил Кон-рой, который тем не менее завидовал умению Робина демонстрировать все легко и экспромтом.

Другие одногруппники считали Робина трудолюбивым, внимательным. Кевин Сессумс, поступивший в Джульярд через два года после Робина в группу VIII вспоминает его в студенческой постановке Луиджи Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора» в роли Мальчика, молчаливого и мрачного персонажа, покончившего жизнь самоубийством. Во время перерыва в репетиции Сессумс заметил, что студенты разделились на группы, болтали, хихикали, повторяли свои роли, а Робин уселся в кресло и достал книгу из рюкзака. Когда Сессумс увидел, что он читал «Рэгтайм», глубокий исторический роман Эдгара Лоуренса Доктороу о Нью-Йорке на рубеже двадцатого века, то подошел к Робину и поинтересовался, кто его любимый герой. Робин ответил, что Гарри Гудини, прославленный иллюзионист и мастер исчезновений, появляющийся на протяжении всего романа в качестве повторяющегося символа славы и известности. После этих слов Робин показал на предыдущую страницу и начал задумчиво читать абзац:

«Жизнь его – абсурд. По всему миру его заключали в разного рода путы и узилища, и он убегал отовсюду. Привязан веревкой к столу. Убежал. Прикован цепью к лестнице. Убежал. Заключен в наручники и кандалы, завязан в смирительную рубашку, заперт в шкаф. Убежал. Он убегал из подвалов банка, заколоченных бочек, зашитых почтовых мешков, из цинковой упаковки пианино Кнабе, из гигантского футбольного мяча, из гальванического котла, из письменного бюро, из колбасной кожуры. Все его побеги были таинственны, ибо он никогда не взламывал своих узилищ и даже не оставлял их открытыми. Занавес взлетал, и он оказывался, всклокоченный, но торжествующий, рядом с тем, в чем предположительно он только что содержался. Он махал толпе».

После навеянных Доктороу воспоминаний о совсем недалекой эпохе Робин прокомментировал: «Сейчас не намного лучше, чем было».

Но были уроки, которым Джульярд не мог обучить Робина, желания, которые он не мог выполнить, и стремления, которые он не мог реализовать. За этим Робин обратился к пантомиме. Странная безмолвная театральная техника, для которой не нужны ни оборудование, ни реквизит, кроме черной и белой краски для лица, ни даже сцена, стала тем, чем временами занимался Робин вместе с Тоддом Оппенгеймером, студентом из Neighborhood Playhouse и эмигрантом из района залива. Оппенгеймер выступал в качестве актера пантомимы в Центральном парке и на других общественных площадках Нью-Йорка, но его шансы на удачу выросли, когда их общий с Робином друг представил их друг другу.