Марк Ванхунакер - В полете. Мир глазами пилота

Наблюдают ли за тобой или нет? Ответ на этот вопрос – ключевой для географии летчика. Что значит быть невидимым на радаре? Это не похоже на нахождение вне зоны действия сотовой связи – мы и без нее можем общаться с диспетчерами. Не похоже это и на потерю связи со спутником GPS при въезде в тоннель, поскольку летчик знает, где он находится. А быть видимым на радаре – это совсем не то, что ощущать где-то рядом присутствие непрошеного соглядатая. Пилотам значительно спокойней, когда за ними наблюдают. Услышав от диспетчера: «Вижу вас», чувствуешь облегчение – мы появились на экране радаров, мы снова над населенной частью суши, и скоро наш полет окончится.

Горные хребты разделяют не только земное пространство. На высоте более десяти тысяч футов при резких перепадах давления в кабине мы обязаны надевать кислородные маски. Поэтому горные пики образуют в голове у пилотов своеобразную карту мира. Уровень моря на ней как будто вдруг поднялся на пару миль. Оставшаяся после этого суша напоминает две огромные ленты. Одна расстилается по Евразии – от Испании, через Альпы и Балканы, до Турции и от Турции, через Иран и Афганистан, Индию и Монголию, до Китая и Японии. Другая проходит в восточной части обеих Америк, от Аляски и через Анды, от Северного Ледовитого океана до Южного.

На этой карте мировых вершин, отсутствует вся восточная часть Соединенных Штатов. Здесь нет огромных кусков Африки, Бразилии, России и Канады. По понятной причине Австралии на карте гор не найдешь вовсе. И Гималаев на ней нет, но по причине прямо противоположной. Первый перелет через Эверест был совершен в 1933 году, всего через три десятка лет после полета братьев Райт. Правда, один из фотографов, находившихся на борту, потерял сознание от недостатка кислорода. Сегодня над Гималаями почти нет воздушных трасс – не оттого, что современным лайнерам тяжело подниматься на такую высоту, просто над Гималаями очень трудно снизиться в случае возникновения технических неполадок. Поэтому для многих пилотов самой высокой горной гряды на планете как бы не существует.

Есть в небе и невидимые преграды. Мы не можем летать везде, где захотим. Существуют большие участки воздушного пространства, закрытые военными для гражданской авиации. Кроме того, мы не можем летать над «местами с шумовыми ограничениями» – над центральной частью города или королевским дворцом. На наших картах такие места остаются безымянными, они лишь помечены буквами и цифрами. Но есть одно исключение – Башня молчания, что рядом с Мумбаи. На ее вершине зороастрийцы оставляют тела усопших стервятникам – этот ритуал известен как «воздушное погребение». Башня молчания на наших картах названа по имени и помечена красным цветом. Некоторые запретные для полетов зоны ограничены потолком высоты, но запретная зона вокруг Башни Молчания тянется ввысь до самых звезд.

Кроме гималайских вершин, на Земле есть еще много мест и стран, над которыми самолеты или не летают вовсе, или пролетают так, словно бы их не существовало в природе. Даже в странах третьего мира воздушные перевозки и диспетчерские службы подчиняются общим стандартам. Небо сегодня – единое пространство, живущее по международным законам и правилам, и не важно, что происходит под ним, на земле. Мы летим в этом строго организованном пространстве над городами и странами, в некоторых из которых лучше не приземляться, даже если у вас на борту больной пассажир, поскольку с санитарной точки зрения эти страны все равно что открытый океан. И посадку мы совершим только там, где все – от качества питьевой воды до работы службы безопасности – соответствует общепринятым стандартам. Иногда самолет взлетает из Лондона, имея на борту запас воды и провизии и топлива на весь путь, туда и обратно.

Если вы приближаетесь к Кейптауну с юга, то обязательно окажетесь над районами Кхайелитча (на языке коса это означает «новый дом») и Митчеллс-плейн. Здесь проживают сотни тысяч людей. Когда летишь там, в голову невольно приходят мысли о несправедливом устройстве мира и о том, как важно, чтобы тебе повезло с местом рождения. Ты вдруг ясно осознаешь, что большинство из полумиллиона людей, над домами которых проносится твой самолет, никогда не взойдут по трапу, и сверкающие крылья авиалайнера так и останутся для них лишь картинкой в ярко-голубом небе.

Пролетая над Хоккайдо, над сельскими просторами Австрии или над Оклахома-Сити, я иногда спрашиваю себя: «Интересно, кто там, внизу, смотрит сейчас мне вслед?» Когда же я сам смотрю с земли на пролетающие самолеты, я до сих пор волнуюсь как ребенок, мечтающий однажды подняться в небо. И помню, что есть на земле еще много стран, где ребенку не о чем мечтать, глядя на пролетающий лайнер, – стран, где земля цепко держит тебя и не отпустит.

Самое захватывающее в профессии пилота заключается вовсе не в том, что он работает в небе, а в том, как огромно освоенное им земное пространство. Обыденный мир обычного человека начинается с его комнаты или дома и расширяется, как правило, до улиц родного города. Обыденный мир пилотов – страны и континенты. Летчик поневоле становится «человеком планетарного масштаба». Пилоты перемещаются по земному шару, как вы по тропинкам хорошо знакомого парка.

В детстве, как правило, путешествуешь со взрослыми. Когда я подрос и получил водительские права, то начал сам ездить туда, где раньше бывал с родителями. Я колесил по маленьким городкам, по лесам и озерам Новой Англии, куда мы с семьей выезжали на пикники. И быстро понял, что, хотя эти места мне хорошо знакомы, они как будто парят в моей голове, совершенно не привязанные к реальной географии. Я не представлял себе, где они находятся, как из одного попасть в другое и сколько времени это должно занять. Когда я сел за руль, туман потихоньку начал рассеиваться и кусочки пазла сложились в единую картинку. Я понял, например, что так хорошо знакомое мне озеро находится совсем не там, где я себе представлял, и что от него всего десять минут езды до маленького городка, который я раньше совершенно с озером не связывал.

Когда я начал летать, случилось то же самое, но уже в масштабах планеты. Теперь перед моими глазами образовали единое целое не только места, где я бывал в детстве, но все города, горные хребты и океаны, о которых я лишь слышал ребенком и которые так мечтал увидеть своими глазами.

Процесс, когда разрозненные и абстрактные географические понятия объединяются в твоем сознании, «ложась» на реальный ландшафт, наверное, походит на то, как меняется представление о человеческом организме в сознании студента-медика, постепенно узнающего, как располагаются внутри тела органы, которые он до института знал лишь по названиям, и как причудливо соединяют их ткани и сосуды, о существовании которых он не подозревал вовсе. Впервые полетев в Афины, я заметил, что на картах недалеко от линии нашего маршрута значится довольно большой горный массив. Когда мы подлетели к нему поближе, в солнечных лучах сверкнул заснеженный пик. «Ничего себе гора», – сказал я командиру экипажа. Он как-то странно посмотрел на меня и ответил: «Марк, это Олимп».