Стефани Лэнд - Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты

Он кивнул, и тут я поняла, что непременно лягу с ним в постель. Тирамису – это же так здорово!

На той же неделе Джейми пригласил меня в свой трейлер в первый раз. Я стояла в крошечной комнате, разглядывая деревянные панели, оранжевое кресло-мешок и полки, забитые книгами.

Увидев, как я озираюсь, Джейми извинился за свое жилище: в трейлере он временно, чтобы накопить денег на велосипедное путешествие. Но я уже заметила Буковски и Жан-Поля Сартра среди книг у него над столом, и убожество трейлера перестало иметь для меня значение. Я повернулась, чтобы его поцеловать.

Он медленно уложил меня на кровать. Мы целовались несколько часов; казалось, что весь мир перестал для нас существовать. Джейми меня покорил.

Мы знали, что в дальнейшем наши пути разойдутся: я собиралась в Миссулу, а он в Портленд, штат Орегон. Когда он предложил мне переехать к нему в трейлер, чтобы подкопить денег, я тут же согласилась. Мы жили в норе площадью двадцать квадратных футов, зато стоила она всего 150 долларов в месяц. Наши отношения должны были неизбежно закончиться, но каждый из нас старался помочь другому достичь его цели – выбраться из этого города.

Работать в Порт-Таунсенде можно было, по сути, только в сфере обслуживания – ублажая туристов и прочую обеспеченную публику, съезжавшуюся к нам в теплое время года. На причалах не оставалось свободного места, лодки бегали по волнам между континентом и полуостровом, реликтовыми лесами и горячими источниками на побережье. Отели в викторианском стиле, магазины и кафе на набережной приносили городу деньги и обеспечивали работой большинство его жителей. Тем не менее золото не текло к нам рекой. Помимо попытки начать собственный бизнес, других перспектив на будущее у обычного работника не было.

Давние жители города в большинстве своем это будущее уже обеспечили. В конце шестидесятых – начале семидесятых годов большая компания хиппи переселилась в Порт-Таунсенд, тогда являвшийся практически городом-призраком. Строили его с расчетом превратить в один из крупнейших морских портов на Западном побережье, но из-за недостаточного финансирования в период депрессии строительство заглохло, а железнодорожные пути пошли в Сиэтл и Такому. Хиппи, к числу которых относились теперь и мой работодатель, и мои самые верные клиенты, купили викторианские особняки, простоявшие запертыми почти сотню лет. Они долго их восстанавливали, стараясь сохранить исторический облик города, облагораживали его, открывали пекарни, кафе, пивоварни, бары, рестораны, магазины и отели. Порт-Таунсенд прославился своими причалами для деревянных лодок, со временем в нем открылась даже школа по их строительству, и был учрежден ежегодный фестиваль. Теперь люди, некогда вдохнувшие в город новую жизнь, заметно успокоились, сбавили темп и превратились в местную буржуазию. Все мы, молодежь, работали на них, обслуживали их тем или иным способом, а сами жили в крошечных домиках, хижинах или студиях. Нам нравился местный климат – во многом определяемый дождевыми лесами Олимпии, – и возможность жить в богемной обстановке, будучи при этом на расстоянии короткой поездки на пароме от Сиэтла. Нравились спокойные воды океана в бухте, нравилась наша работа и оживленная атмосфера ресторанных кухонь.

Мы с Джейми оба работали в кафе, наслаждаясь молодостью и свободой. Мы знали, что нас ждут впереди более масштабные, более увлекательные вещи. Он помогал друзьям, организовывавшим выездные мероприятия, и брался за любую подсобную работу, за которую платили наличными. Я, помимо кафе, подрабатывала в приюте для собак и торговала хлебом на фермерском рынке. У нас не было высшего образования – Джейми как-то признался, что даже не сдал выпускные экзамены в школе, – так что мы соглашались на любую работу, лишь бы получить деньги.

График у Джейми был как в любом ресторане – с обеда до позднего вечера, поэтому обычно, когда он, подвыпивший, возвращался домой, я уже крепко спала. Иногда я встречала его после работы, и мы шли в бар, где тратили свои чаевые на пару кружек пива.

Потом я узнала, что беременна. Сердце мое, стоявшее в горле после приступа утренней тошноты, просело вниз, а мир начал сжиматься, пока совсем не исчез. Я долго стояла перед зеркалом в ванной, задрав футболку и разглядывая свой живот. Мы зачали ребенка в мой двадцать восьмой день рождения, а сразу после Джейми уехал в свое путешествие на велосипеде.

Решение сохранить беременность автоматически означало, что я остаюсь в Порт-Таунсенде. Я хотела держать все в секрете и постараться все-таки исполнить свой план с переездом в Миссулу, но это оказалось невозможно. Я должна была дать Джейми шанс примерить на себя роль отца – несправедливо было бы лишать его этой возможности. Однако мечты о писательстве откладывались на неопределенный срок. Откладывалось превращение в того человека, которым я всегда собиралась стать. И я не была уверена, что готова к такому. Я принимала противозачаточные таблетки и ничего не имела против абортов, но у меня не шли из головы мысли о моей матери, которая когда-то, скорее всего, также разглядывала свой живот, решая, дать мне шанс или нет.

Хоть я и рассчитывала в будущем совсем на другое, в последующие дни я смягчилась и постепенно начала радоваться тому, что стану матерью. Я сказала Джейми про ребенка, как только он вернулся из путешествия. Изначально ласковый тон, которым он уговаривал меня прервать беременность, внезапно резко изменился, когда я сказала, что не собираюсь этого делать. Я знала Джейми всего несколько месяцев, и его гнев, его ярость очень меня испугали.

Как-то вечером Джейми ввалился в трейлер, где я сидела на встроенной кушетке перед телевизором, пытаясь затолкать в себя куриный суп, пока Мори Пович с экрана оглашал результаты очередных тестов на отцовство. Джейми начал ходить туда-сюда между мной и телевизором, крича что-то о том, что он не хочет видеть свое имя в свидетельстве о рождении.

– Не собираюсь я платить за этого чертова ребенка, – раз за разом повторял он, тыча пальцем мне в живот. Я старалась молчать, как обычно, когда Джейми разражался подобными тирадами, надеясь, что он не будет ничем бросаться. Но на этот раз чем громче он кричал, чем сильней злился и чем убедительней уверял меня в том, что я совершаю ошибку, тем больше я ощущала свою близость с ребенком и решимость любыми средствами его защитить. Когда Джейми ушел, я позвонила отцу. Голос у меня дрожал.

– Я приняла правильное решение? – спросила я, рассказав о скандале с Джейми. – Я просто сама не знаю. Но ведь в таких делах надо быть уверенной, правда? А я больше ничего не знаю, ничего.

– Черт, – отозвался он, потом сделал паузу. – Я-то думал, Джейми все-таки образумится.