Array Коллектив авторов - Вверх по реке времени. Российские школьники об истории XX века. Сборник работ стипендиатов Фонда Михаила Прохорова – лауреатов Всероссийского исторического конкурса старшеклассников «Человек в истории. Россия – XX век»

Справедливость этого замечания находит подтверждение в книге Ф.Ф. Раскольникова «Кронштадт и Питер в 1917 году». «Пролетарское прошлое огромного большинства судовых команд, – пишет автор, – эта связь матросов с фабрикой и заводом придавали им особый социальный облик, налагали на них рельефный пролетарски-классовый отпечаток, выгодно отличавший их от сухопутных солдат, рекрутировавшихся главным образом из деревенской мелкой буржуазии».

Получается, что, попадая на флот, бывшие мастеровые не только впитывали в себя матросский дух, но оказывались в родственной им по духу обстановке. Чтобы прояснить вопрос о сродстве моряков и фабричных рабочих, мы постарались выявить имена тех омутнинцев, кто служил на российском флоте на рубеже XIX–XX веков. Во многом помогли «Дневники» Савватеева и не только они. Дневниковые записи мы сверяли с материалами переписей населения за 1897 и 1917 годы, а также с посемейным списком Никольской старообрядческой общины Омутнинского завода за 1917 год. Выписки в свое время были сделаны в госархивах Ижевска, Кирова и Омутнинском загсе и ныне находятся на станции юных туристов Омутнинского района. В результате удалось выявить не только имена и отчества, но и годы рождения интересующих нас людей. Вот хотя бы некоторые имена.

– Веселухин Андрей Иванович (р. 1868) – служба его проходила в 1890–1896 годах. Известен тем, что, будучи матросом, вместе со своим кораблем совершил кругосветное плавание.

– Катаргин Илья Степанович (р. 1874) на рубеже веков служил на «Полтаве» машинистом, в 1910-е годы – один из первых рабочих машинного отделения первой Омутнинской электростанции.

– Шутов Семен Никифорович (р. 1878) призывался вместе с Савватеевым; сначала попал на «Аврору», где служил при командире корабля в качестве посыльного, а затем за провинность переведен на броненосец «Александр I» и дослуживал на Черном море.

– Савватеев Николай Макарович (1878–1946) – минный машинист броненосца береговой обороны «Адмирал Сенявин», участник Цусимского сражения, более полугода отсидевший в плену, работавший впоследствии в механическом цехе на руководящих должностях.

– Самоуков – матрос крейсера «Дмитрий Донской», участник Цусимского сражения, после японского плена вернувшийся в Омутнинский завод.

– Толстошеин Николай Афанасьевич (р. 1893) был призван на службу во флот в начале 1910-х годов. Во время Первой мировой войны – кочегар на крейсере «Аврора». Участник октябрьских событий.

– Курбатовы Михаил Иосифович (1892–1973) и Павел Иосифович (р. 1894) проходили службу на броненосце, участники Первой мировой войны, по возвращении принимали активное участие в установлении власти большевиков в Омутнинске, в дальнейшем Павел – советский партийный работник, Михаил – токарь в механическом цехе; после пятилетней ссылки Михаил стал совершенно религиозным человеком (беспоповец поморского согласия).

Все перечисленные люди были не только земляками. Их связывал завод, на котором они трудились, а также родственные связи и старообрядческие (как правило, беспоповские) корни.

Если попытаться создать портрет моряка-балтийца начала XX века, то надо представить себе, чем же для них был город Кронштадт?

Федор Раскольников, бывший мичман Российского флота, пишет о городе: «Прежде всего, Кронштадт – это военная крепость, защищающая подступы к Питеру с моря, и вместе с тем главная тыловая база Балтийского флота. В Кронштадте с давних пор были сосредоточены различные специальные школы, эти своего рода факультеты матросского университета. Если, с одной стороны, Кронштадт исполнял культурную миссию, то, с другой стороны, он был и тюрьмой. Уже один внешний вид города производил мрачное, угнетающее впечатление. Это какая-то сплошная, убийственно однообразная казарма. И в самом деле, едва ли где людям приходилось столько страдать, как в Кронштадте…»

Совсем иное находим у Савватеева. «Идя по заливу, – записал он свои первые впечатления в феврале 1898 года, – мы увидели впереди себя родной город моряков. Порт Кронштадтский. Резиденция Балтийского флота. Остров Котлин. Слева торчали многочисленные мачты разоруженных военных и коммерческих судов. Вступили в город. Он показался маленьким, светленьким, простым. В нем почувствовал я себя, как дома…».

Так уже с первых шагов по городу у Савватеева возникло чувство принадлежности к этому месту, в дальнейшем оно только крепло. Особенно остро эта близость с городом переживалась во время возвращения из плавания. В такие минуты Савватеев, подобно многим другим морякам, испытывал душевное волнение. Так при возвращении из своей второй кампании он записал:

«Отряд час за часом оставлял острова и маяки,

двигался по спокойному морю. Матросы

на все смотрели, запечатлевая все в памяти своей.

Иные много раз проходили здесь и дням[и] и ночам[и],

иногда и[в] бурную погоду бушующего моря…

Отряд завидел Кронштадт…».

Молодых матросов Кронштадт сразу же поражал своей вольницей: «Улицы нас удивляли. Ни шумом, ни движением, ни постройками… В этом городе больше всего виднелись матросы, идущие и едущие на извозчиках. Попадались матросы, идущие в обнимку. Шатались, пели песни… Стоявшие на посту городовые не унимали их. Встречались и офицеры. Матросы им козыряли мало-мало и ладно, не так как в Петербурге солдаты, которые тянулись перед своим начальством…»

Если кто-то был свободен от вахты и других работ, то обязательно уходил гулять в город. Тут достаточно было только поставить в известность дежурного. Присутствие матросов в городе особенно чувствовалось в праздничные дни. После первого же проведенного в городе праздника Николай записал: «Матросы в нем вели себя по-домашнему – мало отдавали чести армейским офицерам, выпивали, ездили на извозчиках. Улицы Павловская, Господская, Екатерининская, Посадская и Козье болото ими были наводнены. Многие на Козьем болоте торговали».

Остававшиеся в казарме были предоставлены сами себе. «Кто предавался сну, накрывшись шинелью. Кто писал, читал, разговаривал. Кто шил на машинке… Также сидели кое-где сапожники. Все это по своему желанию… Вечером зажигали газ. Матросы кучками сидели на койках. Вели разговоры, шутили, смеялись. Выпивали, пели. Играли на гармониях и струнных инструментах». Уходившие в город обязаны были вернуться к вечерней поверке («справке»). Приходили и сильно пьяные, которых заботливо укладывали в постель. После поверки – пение общей молитвы. «Пьяненькие [молитву] особенно усердно тянули. И так тянули, что и не остановишь», – вспоминал Савватеев. Отбоя как такового не было. После молитвы не обязательно было ложиться, главное было не шуметь. Именно на сон грядущий начиналось чаепитие и самые интересные истории о городских приключениях.