Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга первая

Но было в этой ночи без сна и свое преимущество: я лежал с открытыми глазами, припоминая подробности наших разговоров с Левой – и под утро при первом свете, просочившемся сквозь неплотную занавеску в окне, достав блокнот, я записал что-то из рассказанного Шаргородским. Важно ли какие именно части опубликованного потом текста были взяты из блокнота, а какие – приведены по памяти? Не думаю. Во всяком случае, за достоверность всего, что содержится на этих страницах, я могу поручиться – тем более, что, признаюсь, многому из рассказанного Левой я был в свое время свидетелем…

Вот один из нынешних наших диалогов, привожу его по страничке из блокнота:

– Вспомни вопрос, который я задал 15 лет назад тебе и Алику, – тогда вы, отшутившись, ушли от ответа. Как вы пишете? – спросил я вас. – Попеременно, один диктует – другой печатает, так?

– А знаешь, почему мы не ответили? Потому что трудно было ответить: каждый раз мы писали по-разному. Иногда мы приносили заготовки: Алик – свои, я – свои. Мы спорили, обзывали друг друга последними словами. Потом заготовки уничтожались, и, очевидно, все-таки отталкиваясь от них, мы делали что-то третье, часто совсем не похожее на принесенное нами. А иногда мы сидели и придумывали тут же тему. Причем, мы работали, как писал Бабель, – не с фразами, а с каждым словом.

Записывал текст, в основном, Алик. Сначала мы беседовали, потом записывали, думая над каждой фразой по 15–20 минут. Самое трудное было придумать первую. Иногда все текло очень быстро, и Алик едва успевал записывать: мы говорили, и Алик писал одновременно. Ты же знаешь: самое лучшее обычно легко идет. Мы не “как Ильф и Петров”работали: один из нас не бегал за пивом, в то время как другой писал. Нет, мы писали вместе и мы придумывали вместе тему.

Мы писали, как один человек. Иные считают, что люди избраны для страданий, но многие думают, что мы избраны для смеха. Я отношу себя к числу последних. Хочешь присоединиться?

Звучало это очень соблазнительно – присоединиться к избранным, тем, для кого смех есть образ жизни. И профессия тоже – как для моих друзей Алика и Левы. Теперь только Левы…

…Я вспоминал, рассматривая вот уже который месяц остававшиеся не разложенными по альбомам пачки фотографий. Большая часть их была сделана именно там, в Швейцарии, хотя до того я успел провести какое-то количество дней в Риме и в Падуе, а после, застряв из-за нелетной погоды на пересадке, – в Париже. Здесь тоже было что снимать: Гладилин Толя, оставив свои писательские занятия, посвятил этот день нашей поездке по самым сокровенным местам города, хорошо знакомым ему – но не мне, нечастому здесь гостю: таким образом, все парижские часы моя камера опять же оставалась незачехленной.

– Ну, как там, в Европе? – спрашивают меня знакомые. – Стоит туда поехать на недельку-другую?

Лукавцы. Многие из вас съездили в Европу уже не раз.

– Стоит! – уверенно отвечаю я. – Конечно, стоит! Именно так – на недельку-другую… А потом вернуться. Домой. В Америку. Потому что, все равно, мне лично уже совершенно точно известно: “…я никогда не буду жить в Париже в молодые годы”. О чем сегодня могу только жалеть…

– Саша… – голос в трубке звучал совсем не так, как обычно, и не так, как еще вчера, когда, увезенный Аксеновым из Филадельфии в Вашингтон прямо с читательской конференции, Гладилин звонил в редакцию – просто чтобы спросить, как дела, ничего более.

– Саша, вчера убили Сергея…

Убили Сергея.

Три недели, что Гладилин гостил в Штатах, оказались примерно такими, какими мы видели их, сговариваясь минувшим летом о его приезде. Впрочем, не вполне. Сколько мы не виделись – лет семь? Да нет, кажется, все восемь – столько прошло от нашей последней встречи в Париже, где вот уже почти два десятилетия живет писатель. Гладилин – человек ночной, ужин после 11 вечера для него – традиция. Только в эти часы и удавалось нам как-то расслабиться, за неспешной беседой вспомнить то да се из московской жизни, обменяться новостями.

И новости эти были отчасти многолетней давности… Да еще перед самым нашим отлетом в Филадельфию – когда в первом часу ночи нагрянул Марик Розовский со своей театральной командой, знавший, кстати (не в упрек ему будь сказано), что у нас ранний самолет. Просидели мы, однако – не скрою, ко всеобщему удовольствию, – кажется, часов до 4 утра. Вот тогда и поговорили…

Мелькали дорожные часы – в самолете, в автомобиле; поклонники “Хроники времен Виктора Подгурского”, с которой почти четыре десятилетия назад начался знакомый нам Гладилин, читатели его книг, увидевших свет в России, и тех, что были изданы спустя десятилетия на Западе, готовились к встрече с автором. Его ждали здесь, в Калифорнии – в Лос-Анджелесе и в Сан-Диего, в Сан-Франциско и в Пало-Алто. И еще на Востоке США – в Филадельфии, в Нью-Джерси, в Нью-Йорке…

До Нью-Йорка писатель в этот раз не доехал – поменяв дату и место вылета, он возвращался из Вашингтона в Париж. Как, впрочем, не состоялось и наше с ним интервью, содержание его, надо надеяться, не оставило бы равнодушными читателей “Панорамы” – могу судить об этом по шквалу вопросов, который обрушивался на Гладилина во время его выступлений.

– Анатолий Тихонович! Анатолий Тихонович! – перебивали друг друга сидящие в зале. – Над чем вы сейчас работаете? Почему вы ушли со “Свободы”?.. Что на самом деле случилось с Галичем?.. А с Кузнецовым?.. Где сейчас Максимов, что он делает?.. Ну, и так далее.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Рассказ, посвященный этой замечательной женщине, приведен полностью в завершении трилогии.