Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга вторая

– Насколько я знаю, насчет Пуго никаких сомнений нет – он сам. Вы понимаете, после такого события обязательно должны происходить соответствующие вещи: потому что есть люди, которые готовы пройти через стыд, через все суды, и есть другие люди, которые боятся расследования, боятся за свою семью. Я не знаю… Это очень экстремальная ситуация, я вам скажу. Вот еще Павлов, предшественник Кручины, покончил с собой – и тут я слышал, что не сам.

Но это опять разговоры… там было пять или шесть самоубийств и, по-моему, каждое из них надо рассматривать изолированно. Я считаю, что Ельцину и его руководству скрывать эти вещи никакого не было смысла – и если бы были основания для того, чтобы сказать, что с ними разделались за что-то, они бы не стали скрывать.

– Что бы вы хотели сказать нашим читателям на прощание? – задал я традиционно завершающий интервью вопрос.

– Вы знаете, я в общем испытываю глубокое удовлетворение от того, что у нас изменилось отношение в целом к эмиграции. Потому что я не раз на эту тему думал, сравнивая, например, Китай и его отношения со своей эмиграцией, и наши отношения. Конечно, на то, как они складывались, есть причина: первая волна эмиграции была после революции, составляли ее в большинстве те, кто боролся с Советами. Естественно, революционное правительство относилось к ним негативно. Но, в принципе, это ненормально, по-моему – то, что произошло в последующие годы.

Кстати, мой сын участвовал во встрече с эмигрантами «за круглым столом» в Нью-Йорке. Сын в той же сфере работает, что и я. Он и здесь был – три месяца проработал, его приглашали Университет Южной Калифорнии и кто-то еще как специалиста по разоружению, по вопросам безопасности. Так вот, он приехал домой и юмористически об этой встрече рассказывал. Он не на нее в Америку приехал, а поскольку был здесь, его туда затащили. Но я считаю, что это нормально, что это должно быть и дальше, и должно развиваться. Это хорошо для тех, кто живет вне родины, и хорошо для родины.

– А все же, как передать читателям ваши сегодняшние ощущения в отношении России – насколько они оптимистичны?

– В общем – я озабочен. Я озабочен и считаю, что положение серьезное и требует неотложных мер. И, вместе с тем, я считаю, что можно выйти из этого кризиса. Нельзя сделать чудо, но, честно говоря, по-моему, народ уже и не ждет чудес. Если люди просто увидят, что свободное падение кончилось и начинаются первые, скромные, шаги вперед – это переломит настроение. И тогда Ельцин получит еще год доверия и возможность что-либо сделать…

Хотя для того, чтобы решить все проблемы, десятилетия нужны. Но год – чтобы выйти хотя бы из кризиса.

За время нашей беседы в магнитофоне дважды кончалась пленка. При этом каждый его щелчок подсказывал: час… еще час… Спустя несколько дней, прослушивая эту запись, я обнаружил, что конец пленки всегда, и таинственным образом, совпадал с ответом Арбатова, документальность которого теперь оказывалась для нас утрачена. Мистика. Вот, например, Баскин, интересуясь подробностями жизни руководимого Арбатовым института, спросил:

– А евреи в его составе есть?

Помню, Арбатов уверенно ответил:

– Да, конечно!

– Много ли? – спросил Баскин… И вот тут пленка закончилась. – Вроде бы он назвал одну фамилию, – говорит сегодня Илья…

Но Сергей Плеханов уточняет: «Много. Наш институт – интернациональная община, там всех хватает».

Вообще же, пытайся я донести до читателя все содержание нашей беседы, запись ее точно превысила бы возможности газеты: и так вон сколько написалось, рассудил я, ставя последнюю точку. Но тогда, при нашем прощании, было чувство сожаления – и, кажется, с обеих сторон. Конечно, мы понимали, что есть незримая граница, которую наш собеседник, отвечая на вопросы, никогда не преступит.

Но – кто знает: а если спросить еще вот это… и об этом… И, верите, – ему самому, по-моему, доставляло не меньшее удовольствие рассказывать: может, оттого, что неожиданно открывалась для него новая аудитория – нетрадиционная и не вполне ему известная. Скажем так – меньше известная, чем та, что привычно является объектом исследования трехсот сотрудников института, вот уже четверть века возглавляемого Арбатовым.

Ноябрь 1992 г.

Прага, 68-й год. Среди прочих, учрежденных здесь большим советским братом «интернациональных организаций» – журнал международного коммунистического движения «Проблемы мира и социализма». В числе его сотрудников – журналист Владимир Петрович Лукин. Не просто, совсем не просто попасть сюда служить. Мечтать только можно о такой работе… А получив, – дорожить ею до конца дней своих. Лукин и дорожил – пока нечто большее, нежели служебный успех и благополучие, не вторглось в его жизнь – вместе с советскими танками, оккупировавшими Прагу.

Вот тут возникает интересное обстоятельство «Международника» Лукина, потерявшего вместе с работой в Праге вообще право выезда за рубежи Советского Союза, нигде не берут на работу – кому нужны «протестанты» против всегда справедливой и безошибочной политики партии и правительства? И неожиданно для него открываются двери Института США и Канады. Выходит, не лукавил в интервью с нами Георгий Аркадьевич Арбатов, рассказывая, что, не будучи сам диссидентом, немало помог в свое время кому-то из них…

Лукин возглавлял в институте Арбатова сектор, изучающий политику США на Дальнем Востоке. С приходом к власти Горбачева он целиком уходит в политику. В 1990 году избирается депутатом российского парламента, где работает в комиссии по международным делам – вплоть до того дня, когда Ельцин назначает его послом России в США.

– Как вы строите сегодня отношения с русской колонией в Америке? – мне показалось логичным начать беседу именно с этого.

– Ваша эмиграция многочисленна и не проста по своему составу, – охотно заговорил Лукин. – Мы стараемся со всеми основными ее слоями установить хорошие, даже дружеские отношения. Я думаю, за девять месяцев, что я здесь нахожусь, нам это в какой-то степени удалось. Главное – изменение климата: наше посольство стало для эмиграции Восточного побережья, можно сказать, своим домом – люди рады туда приходить.

– И с чем же они к вам приходят? – полюбопытствовал я.

– Да со многим. Ну, прежде всего, – представители прессы: чтобы узнать, что нового происходит в России, как посольство живет. А социальная жизнь посольства проходит очень напряженно: мы постоянно проводим разные мероприятия. Ну и, конечно, работа чисто посольского, представительского плана. Мы договорились примерно раз в месяц-полтора проводить семинары. Точнее – обсуждения, дискуссии – в Вашингтоне или в Нью-Йорке.