Аркадий Евдокимов - Полигон

– А какая у него высота?

– Думаю, метров сто сорок, – заявил Александр Петрович.

– А я думаю, триста двадцать, – подал голос Юра-Бондарь.

– Так. И какую высоту ставить прикажете? А дальномера что, нету?

– Нет, уже давно. Увезли куда-то…

– Ну и пёс с ним, с дальномером. Всё равно осколками сбивать неинтересно. Давай мы этого коршуна снарядом сшибём, а? Заряжай!

Ба-бах! Снова дрогнула земля, снова горячим воздухом ударило по ушам. Коршун висел всё на том же месте, неподвижно паря, словно издеваясь. Огонь! Только гильзы отлетают в сторону. И опять мимо. И опять. Всё время мимо. Только пятый снаряд прошёл рядом – было видно, как птицу ударило воздухом, бросило в сторону, закрутило. Заряжай!!! Щас мы его… Но коршун лениво взмахнул крыльями и, со снижением набирая скорость, потянулся к горизонту. Боря попытался было прицелиться, но понял, что движущуюся мишень ему не одолеть. А другой в небе не наблюдалось. Да и солнце уже закатывалось – выжженное небо посерело. Ночь наступит – какая уж тут стрельба?

– А давайте долбанём вверх, – предложил ни с того ни с сего Юра.

– Куда вверх? – не понял Александр Петрович.

– Ну, отвесно, по перпендикуляру.

– А зачем?

– Да так просто… Один снаряд всё равно остался.

– Давай!

И Борис нажал гашетку. Последний снаряд ушёл по вертикали в темнеющее небо. Все трое, остывая от азарта пальбы, молча раскурили трубки. Навалившуюся звенящую тишину нарушил Юра-Бондарь, Холодным ровным голосом он негромко произнёс:

– Мужики, а ведь он сейчас сюда прилетит.

– Кто – он? Коршун?

– Снаряд…

В следующую секунду троица что есть духа неслась к спасительному бетонному бункеру. Толкаясь, ворвались внутрь, в шесть рук захлопнули толстую стальную дверь, опустили броневые жалюзи амбразур и уставились друг друга, тяжело дыша. Сердца бухали оглушительно, в ушах толчками пульсировало, руки у всех тряслись мелкой дрожью.

– На какую высоту она бьёт? – спросил Боря.

– Кажется, на двадцать километров, – отозвался Александр Петрович.

– Значит, лететь ему туда и обратно…, – Боря замолчал, считая в уме, – секунд сто двадцать – сто сорок. Учитывая сопротивление воздуха – пусть двести, пусть даже четыре минуты. Что ж, будем ждать.

И они подождали пять минут. А потом ещё десять. И ещё. Но снаряд так и не упал. А раз не упал здесь, значит, упал где-то в другом месте. И не просто упал, а взорвался. Взорвались и все предыдущие пять снарядов. Как они об этом не подумали? Пожалуй, пора заметать следы.

До сумерек и потом в темноте мужики лихорадочно прибирались – спрятали ящики, зачехлили пушку, посыпав брезент песком и пылью, отсоединили, смотали и занесли в помещение кабели. А потом, уже в бункере, с разгону доели и допили всё запасы, которые Боря заготовил на четыре дня.

…Александр Петрович проснулся от криков. Крики доносились с улицы, из-за толстых стен бункера. Он подошёл к двери и осторожно выглянул наружу. На залитой солнцем площадке (Александр Петрович поначалу даже зажмурился) стоял армейский УАЗ цвета хаки и возле него – Боря и какой-то пузатый полковник. Голос у полковника был громок и гнусав, а форменная рубашка – тёмной от пота на спине, возле шеи, и подмышками. Александру Петровичу показалось даже, что он услышал запах одеколона «Шипр», полковник наверняка выливал на себя по утрам едва не по пол-флакона. Лицом он был красен – то ли от природы, то ли от того, что напрягал голосовые связки. Полковник наседал, горячился, жестикулировал и всё больше багровел. А Боря был свеж, бодр, спокоен, улыбчив и холоден. Разговор же складывался примерно в таком ключе. Искренне удивлённый Боря не понимал, каким образом и откуда на шестнадцатом участке взорвались снаряды. Боря искренне сожалел, что ничем помочь не может. Боря весомо и аргументированно убеждал, что их старая зенитка «не на ходу», что снарядов к ней не было, нет и быть не может. А если бы каким-то фантастическим образом вчера вечером пушка стала бы стрелять, она бы непременно его, Борю, и его коллег, товарищей ответственных, разбудила бы. (Александр Петрович невольно посмотрел на лохматую, небритую, опухшую физиономию Юры-Бондаря. Ну и рожа… У меня, наверное, не лучше. Хороши ответственные товарищи… И как это Борька умудряется всегда выглядеть?). Ответить полковнику было нечего, поэтому он распалялся всё больше. Он пообещал вывести всех на чистую воду, навести порядок на вверенном ему участке, а про несанкционированные стрельбы любой ценой узнать всю подноготную. И Боря, конечно же, объяснил полковнику, что слова «узнать всю подноготную» произошли от манеры палачей загонять подследственным иголки под ногти. Советскому же офицеру добывать сведения таким способом не совсем этично.

Полковник от таких слов лишился дара речи – набрав в лёгкие побольше воздуха, так и выдохнул его. А потом сказал негромко, и, видимо, зловеще (по крайней мере, он явно хотел, чтоб прозвучало зловеще):

– Знаете что, молодой человек… Я дам Вам один хороший совет…

– А советы, – ледяным тоном произнёс Боря, – я выслушиваю по пятницам, с семнадцати до девятнадцати.

Взбешённый полковник развернулся, в два раздражённых шага дошёл до УАЗика и с досады так хлопнул дверцей, что Юра-Бондарь проснулся. Машина резко рванула с места, разбрасывая колёсами песок, развернулась и умчалась.

А на другой день с утра прибыло оборудование и начальство со свитой разнокалиберных специалистов. Александр Петрович, Боря, и Юра-Бондарь c безоглядной отрешённостью впряглись в общую работу. Обложившись осциллографами, паяльниками, тестерами, проводами и напильниками, они в поте лица увязывали радар «ЛЭ-1» со сверхмощным лазером, детищем ОКБ «Вымпел», способным будто бы уничтожить объект на орбитальной высоте. Испытывали комплекс и раньше – били по летающим мишеням. В результате выяснили, что лазерный луч не может разрушить боеголовку баллистической ракеты. Поэтому решили перепрофилировать комплекс – пусть, дескать, следит за вражескими спутниками. Модернизация задумывалась именно для этого – «ЛЭ-1» после неё должен был определять дальность до цели, точно просчитывать её траекторию и даже определять форму и размеры.

Через пять ударных дней комплекс заработал. Александр Петрович погонял его в разных режимах, Борька подсветил несколько наших спутников. Всё вроде функционировало нормально, и начальство уже приготовилось рапортовать и просверливать дырки под ордена. Но предвкушаемый праздник души испортил Борька. Когда американский челнок, тогда ещё целёхонький «Челленджер» пролетал над Полигоном, Борька, не будь дурак, нажал большую красную кнопку. И ведь трезвый был! То ли вспомнил, как никак не мог коршуна из зенитки сбить, то ли от усталости. Он и сам потом не мог объяснить – зачем. А регулятор мощности всё же задвинул в минимум – на всякий случай. Радар сработал как часы – высветил и дальность, и траекторию, и форму, и размеры. Увидев на экране характерный контур «Шаттла», начальство подняло такой яростный вой, что Борька понял, что меньшее из наказаний, которое оно сулит – это расстрел. К скандалу подключился невесть откуда взявшийся красномордый полковник, тот самый, что ругался из-за упавших снарядов. «Это не советский инженер, это вредитель», – негодующе кричал он, – «он, вражина, шестнадцатый участок из зенитки расстрелял, а там корова пасётся!».