Максим Шевченко - Сквозь мутное время. Русский взгляд на необходимость сопротивления духу века сего (сборник)

Они полностью, хотя и бессознательно, перешли к какой-то пародии на утопии раннего Средневековья относительно того, что внутренняя этика определяет, собственно говоря, и состояние сообщества.

И если будут созданы какие-то механизмы оценки эффективности их деятельности, которые, может, приведут и к сокращению все еще непрерывно растущего круга этих людей, которые по-прежнему страшно далеки от народа, то это можно только приветствовать.

Но самая эффективная борьба с бюрократией и коррупцией на моей памяти была в 40-х годах у товарища Сталина, когда он расстреливал разных чиновников, которые из Германии вагонами ввозили какие-то награбленные люстры и шубы.

С коррупцией-то справиться нельзя, так же как нельзя справиться с греховностью человеческой природы. Только постом и молитвой исцеляется это.

Сейчас у чиновников очень модно держать Великий пост. Теперь даже в некоторых госучреждениях, когда приходят в столовую, друг за другом наблюдают, кто мясо ест.

Хорошо, если ты татарин, башкир или кавказец, то есть мусульманин, – к тебе претензии в душе, может, и предъявят, но не выскажут вслух.

А если ты не кавказец, не татарин, не башкир, да еще и мясо ешь в Великий пост – в некоторых госучреждениях на тебя ой как криво посмотрят. Ой как это может сказаться на твоей карьере!

То есть с поста они начали – теперь осталось к молитве перейти.

Я лично убежденный сторонник преподавания религии в школе и молитвы в госучреждениях.

Может, это поможет? Потому что род сей на самом деле изгоняется постом и молитвой.

Любые меры по устрожанию чиновничьего племени считаю эффективными. Важно только, чтобы эти меры исходили не от другого чиновничьего племени, а от политической силы.

Хочу, чтобы развитие государства определялось не бюрократической кастой, а политическим классом, политической силой.

В России политическая сила существует в зачаточном состоянии или в деградирующем. Но я верю в коллективную душу нашего народа.

Что ни напиши сегодня об уличных демонстрациях «на Болотной» и «на Поклонной» – выходит барабанная трескотня «за честные выборы» или «против оранжевой угрозы».

Слоганы информационной войны виснут на ушах обывателя вчерашними макаронами, и далее все как в притче с волком, приходом которого тупо запугивал деревню пастушок, – исчезает как вера в то, что выборы были нечестными, так и ощущение, что оранжевая угроза так уж реальна.

Все бодрее работают механизмы социальной психологии – если у группы граждан возникло ощущение, что что-то должно вот-вот случиться, а оно все не случается, то надо бы самим взять да и «случить» нечто такое, чего душа просит, да язык назвать не поворачивается.

Иными словами, ружье, которое в первом акте упорно вешали на стену, начинает мозолить глаза, и чем больше драматург и режиссер уверяют труппу, что по ходу драмы убийства не предусмотрены, тем больше у актеров искушение сорвать ружье со стены и начать расстреливать зал. А режиссера и драматурга повесить. Потому что все равно уже все кувырком.

Возможно и обратное – полнейшая социальная апатия, отторжение от всего, что выходит за рамки личной жизни. Нечто подобное мы переживали в «путинское десятилетие», когда всем обрыдли выборы, импичменты, олигархи и президенты. Тогда «простая как мычание» безальтернативная и аполитичная с лозунгом «мы за власть» «Единая Россия», давившая своей бюрократической массой всякий росток живой политики, казалась чуть ли не наилучшим выбором большинства.

Так или иначе – кризисный момент налицо. Из таких моментов складывается история, более того, вне таких моментов – она не история, а просто жизнь. Частная или массовая.

В этом парадоксе заключен секрет современной политики, адресованной массам.

Элитами она делает совсем не тех, кто способен рискнуть жизнью ради идеалов или хотя бы ради упоения властью, ее ледяным одиночеством. Не для гениев или злодеев современная политика.

Элиты современного «общества спектакля» – это исхитряющиеся придумывать сюжеты и находить под них бюджеты. Те, кто с помощью информационных технологий может развлечь современного скучающего городского человека, вывести его за рамки «частного» и при этом наполнить его застрахованную жизнь новыми сюжетами, хоть и пугающими, но в целом интригующими, затягивающими и безопасными.

Пушкин писал об обществе в женском лице, полагая его «чернью»:

Наивно в эпоху демократий и прельстительности общественного спектакля цитировать высокомерное брюзжание аристократа.

Но под мельтешение болотной оппозиции, ее карнавальные ленточки, шарики, «садовые мирные автомобильные» демонстрации и упорное биение себя в грудь с криком: «Мы общество! Посмотрите на нас, услышьте нас! Мы имеем право!» – пушкинские строки сами приходят на ум.

Путин утрамбовывает информационный ландшафт выборной зимы масштабными статьями о всех аспектах внутренней и внешней перспективы России. Вместе эти тексты формируют политическую антологию – отталкиваясь от прошлого и вынося ему приговор, Путин втягивает мыслящий слой в дискуссии о будущем. В текстах премьера Путина не было обещаний – там сомнения, размышления, почти вопрошания.

Ловкий прием, знакомый опытным лекторам – заставить нерадивых и расслабленных студентов поверить в неуверенность, как бы не до конца компетентность преподавателя и вынудить их давать ему советы. Дать им ощутить свою значимость.

Он уже выиграл именно этим предложением «его поправить». Он, в отличие от оппонентов, провел классическую консервативную кампанию – с митингом сторонников, с текстами о России и т. п. По сравнению с его серьезностью уличная оппозиция начала в какой-то момент выглядеть просто лоботрясами, прогуливающими важное совещание.

Их тексты, которые можно прочитать на «Эхе» или еще «где-то там в Сети», даже самые резкие и антиправительственные из них, напоминают все больше просто шелест листьев летним вечером – вроде шумит в темноте, а кто, что – так и не проясняется никак.

5 марта они готовят бузу. При мысли об этом скулы сводит от зевоты. Как будто политтехнологи девяностых, не набравшие бумажек для отчетности перед заказчиком, срочно организуют «крутой перформанс», под который можно «кучу бабла списать».

С такой оппозицией об «оранжевой угрозе», пожалуй, даже вспоминать неудобно.

Но дело ведь не в них, не в актерах провинциального шапито, – дело в нас. Сумеем ли мы преодолеть скуку политического небытия и начнем ли всерьез относиться к нашим жизням в их политическом воплощении?