Максим Шевченко - Сквозь мутное время. Русский взгляд на необходимость сопротивления духу века сего (сборник)

Россия истосковалась по реальной, весомой политической мысли. Горизонты земного, идеалы «хотим как в цивилизованном мире» тошнотворно скучны для большей части страны, прошедшей резню девяностых и сон двухтысячных.

Закончу еще одной мыслью Пушкина: «Россия по своему положению, географическому, политическому etc., есть судилище, приказ Европы».

Не значит ли это, что наше историческое бытие в очередной раз только начинается?

Министерство культуры приняло решение о временной передаче иконы Торопецкой Божьей Матери из Русского музея в храм Александра Невского, расположенный в элитном поселке .

Ну что же, если эта церковь открыта для всех, а не только для жителей этого поселка, тогда в этом нет ничего страшного.

А если она находится за охраняемой территорией, за шлагбаумами и охранниками с автоматами? Есть такие поселки по Рублевке, например Горки-8.

Там тоже есть церковь, посреди поселка стоит, вокруг автоматчики, и туда люди не могут пройти просто так, чтобы к иконе приложиться.

Это, конечно, безобразие и ни в какие ворота не лезет. Может, там живет какой-то важный начальник, в этом поселке, который является таким набожным. Или его жена является такой набожной…

Тогда ему можно предложить пойти путем, которым всегда шли православные люди, когда чудотворная икона одна, а желающих ее видеть в своем храме много.

Надо заказать в хорошей иконописной мастерской список с этой иконы, который, между прочим, тоже может стать чудотворным.

Поставить этот список в свой храм, радоваться и молиться. И благодарить Бога за то, что подлинник иконы Торопецкой Божьей Матери находится или в старинном русском городе Торопце, где ему положено находиться, где Божья Матерь, судя по названию, была явлена людям, либо на каком-то охраняемом пространстве – в Русском музее или в каком-нибудь храме при Русском музее.

Эта коллизия, скажем так, показывает лицо нашей современной буржуазии. В эфире программы «Судите сами» один кинорежиссер, когда мы обсуждали башню Охта-центра, сказал: богатые люди, которые купили землю, имеют право строить на ней все, что хотят.

Пришлось процитировать ему в ответ из «Казанского университета» Евгения Евтушенко:

Наша буржуазия полагает, что, купив что-то, она купила и все остальное и какие-то большие права по отношению к другим людям.

Считаю, что это не так. Считаю, что, так же как можно поправлять зарвавшуюся милицию, так же надо поправлять и зарвавшихся буржуа, которые полагают, что древние иконы существуют для их коттеджных поселков и для их элитных домов.

Вся эта история с «Правым делом» заставила меня увидеть лицо, внутренние позывы и психологический облик нашей либеральной интеллигенции.

Либеральная интеллигенция критикует власть за что – за авторитаризм. Власть авторитарна, душит. И власть на самом деле, мы знаем, авторитарна, душит и все такое.

Но при этом она душит и авторитарна с точки зрения некой социальной системы, которую ты можешь описать.

Либеральная интеллигенция любит Прохорова. Прохоров перед ними такая «нечечка», такой политический пророк, и спаситель, и надежда либерализма.

Человек, который сказал всей либеральной общественности: «Вот мои бабки, вот вы. Танцуйте канкан». И они все протанцевали канкан.

И готовы были еще протанцевать. И плевать им было, что устав партии был беспрецедентный, что сделали они его под Прохорова, чтобы он мог самолично исключить любого человека.

Партия была превращена даже не в бизнес, не в корпорацию, а в какой-то римский легион, когда децимация является способом поддержания дисциплины.

Человек уже на начальном этапе демонстрирует авторитарный взгляд на жизнь. Человек демонстрирует, что он презирает всех, кто хочет с ним работать и получать от него деньги.

Возможно, он имеет на это право, а возможно, не имеет. Потому что в желании людей работать, в том числе в политике, нет ничего плохого, постыдного.

Он нанимает украинских политтехнологов, которые с чисто украинской непосредственностью увешивает всю страну его жуткими портретами.

Потому что их менталитет, который воспитан в современной Украине, заключается в следующем: «Если ты главный и богатый, то ты дюже знаменитый».

Вот и вся либеральная интеллигенция стала украинскими мещанами в одну секунду. Либерализма там нет. Нет там идеи демократии.

Те люди, которые побежали присягать ему за его деньги, иначе как лакеями, на мой взгляд, называться не могут. И в этом положении рабов они оказались по своей воле.

Теперь у «Правого дела» есть шанс уже не просто Прохоровым козырять или каким-нибудь другим лицом узнаваемым, а на самом деле декларировать принципы свободы, демократии, защиты прав человека, защиты частного и среднего бизнеса и человеческого достоинства.

Слово «русский» для меня звучит особо. Для меня русский – это всечеловеческий, в понимании Достоевского. А в понимании организаторов Русского марша русский имеет этническую коннотацию.

Если русский – это этническое понятие и если «этническое русское» становится форматом политики, то для меня этот сепаратизм даже более опасен, чем те формы сепаратизма, которые возникают на окраинах России.

Считаю, что он абсолютно инспирируем, манипулируем теми силами, которые хотят распада Российской Федерации.

Когда Россия теряет свои объединительные, интернациональные начала, она превращается в инструмент внешней политики и внешних игр.

А организаторов Русского марша я считаю инструментом – сознательным или бессознательным – и оружием в руках тех, кто хочет распада России, отделения от нее Кавказа, других областей и создания этнических, якобы русских, а на самом деле абсолютно нерусских политических анклавов на территории бывшей РФ.

Пространство, которое вмещает территорию России, – это конструкция постмодернистского вида.

В нем очень мало политических векторов развития, в нем очень мало политических целей. В этом пространстве в основном решают проблемы по развиртуализации неких концептуальных форм.

А когда мы имеем дело с пространством постмодерна, то необходимо говорить о хозяевах дискурса, о тех, кто формирует эти политтехнологические и постмодернистские заказы.

Не верится, что в постмодернистском пространстве какие-либо концептуальные блоки возникают сами по себе. Они кем-то придумываются, кем-то создаются. Это слишком хорошо известно.