Валерий Шаров - Шаг в сторону. За чертой инстинкта

Невозможно сказать, когда и кем был впервые поставлен перед человеком этот вопрос. Но достоверно известно, что в оные времена звучал он на дорогах не так уж редко. По-разному решали путники непростую проблему: кто-то без раздумий отдавал грабителям всё, что имел, кто-то выхватывал шпагу и в неравной схватке терял и то и другое или повергал наглых «романтиков с большой дороги» в позорное бегство. А иные сами пускались наутек, спасая порой и кошелёк, и собственную шкуру. Да, небезопасно было путешествовать… Кажется смешным серьёзно сопоставлять жизнь и имущество в наше время – век неудержимого роста благополучия людей и появления всё новых и новых духовных ценностей. Но меня заставил это сделать случай, невольным свидетелем которого я стал.

Январским субботним утром 1987 года на станции московского метро «Войковская» остановился поезд, идущий в центр, и пассажиры стали заполнять вагоны. «Осторожно, двери закрываются», – прозвучала уже из динамиков знакомая предупредительная фраза, но спускавшиеся по лестнице на перрон люди всё вскакивали и вскакивали в последний вагон. Признаюсь, я веду себя точно так же, особенно когда спешу, нисколечко не задумываясь о последствиях такого нарушения правил. Более того, и в закрывающиеся двери нередко впрыгиваю. И не испытываю при этом ни сомнения, ни страха. А если зажмёт дверьми руку или ногу, то приоткрыть их, как правило, не составляет чрезмерного труда. Что нередко со мной бывало. Да многие так делают.

И напрасно!

Тем утром я никуда шибко не спешил. Поэтому решил не суетиться и вместо судорожного проскальзывания в сходящиеся двери, наоборот, шагнул назад. В тот же момент заметил метнувшуюся мимо меня в вагон женщину. Она явно не успевала, но в последний миг сделала несвойственное для подземки движение – такое делают пловцы при отрыве от стартовой тумбы. Но за закрывшиеся двери, как мне показалось, успели проникнуть только её руки с небольшой матерчатой сумкой. По логике двери после этого должны были бы открыться – с помощью машиниста, пассажиров в вагоне или самой попавшейся – и впустить человека внутрь. Или освободить его. Произошло, однако, иное. Поезд тронулся. Все подробности последовавшей за этим жуткой сцены, которая длилась не более минуты, отпечатались в моём сознании, как на киноплёнке.

Женщина сначала сделала несколько шагов вслед за движущимся составом. При этом она смотрела в сторону головного вагона, вероятно ожидая оттуда спасительных действий. Но их не было. Поезд пошёл быстрее. Несчастная женщина уже бежала за ним, что-то крича…

Простите, а где же была дежурная по станции? Почему не сработал этот первый уровень безопасности и среди немногочисленных пассажиров на платформе не оказалось человека в красной шапочке, который поднятием отправного диска даёт машинисту сигнал «Всё в порядке – можно трогаться»? Позднее в разговоре с дежурной я услышал следующее: «Да разве за всем усмотришь?! Ведь я одна на станции, даже помощника теперь нет. А должна и за поездами следить, и за порядком на платформе. И штаты в моём ведении, и работа в кассах. Там за сигнализацией проследи, там свет выключи, здесь включи. У идущего в тоннель рабочего документы проверь. Ну как тут за всем поспеть?»

А поезд стремительно уходил со станции. Его несчастная жертва уже с неестественной для её возраста и комплекции скоростью неслась по платформе, едва успевая перебирать ногами. Её истошные крики мешались с криками очевидцев происходящего и тонули в грохоте разгоняющегося состава…

Но другая ступень страховки? Почему в кабине машиниста не знали о зажатом в дверях человеке? Я и мысли не допускаю, что знали, но ничего не делали для спасения, – уверен, не знали! Потом, в инструкторской машинистов на этой станции услышал я от специалистов, что, действительно, существует сигнализация, оповещающая машиниста состава о незакрытии или неполном закрытии дверей. Поезд не должен трогаться, если в дверях оказался человек или застряла чья-то рука, нога (кто не слышал грозного окрика машиниста по селектору «Не держите двери!»?!), но для этого ширина зазора несомкнувшихся створок дверей не должна превышать одного-двух сантиметров.

Между тем часть состава уже скрылась в тоннеле. Бедную женщину, не выдержавшую безумной гонки и, видимо споткнувшуюся, теперь просто волокло по платформе. Ещё мгновение – и её затащит в тоннель, ударит о заграждение или швырнёт на рельсы. Она и не пыталась встать. Возможно, ужас или страх парализовали её волю и лишили способности действовать. Не исключено, что человек уже и вовсе был без сознания. Со смешанным чувством ужаса и собственного бессилия смотрел я вслед стремительно удаляющемуся последнему вагону. Кажется, кричал. Или даже непонятно почему свистел, отчаянно махал рукой, не осознавая в тот драматичный момент: если машинист не видит «привязанного» к поезду человека, то мои знаки не видит и подавно…

Выходит, отказал и третий уровень безопасности – визуальный! То ли машинист не посмотрел перед отправлением в большое обзорное зеркало на платформе, перед которым останавливается головной вагон, то ли загородил ему кто-то обзор. А через маленькое зеркало возле окна машиниста всего происходящего возле состава не увидишь.

И всё же сработало что-то! Когда казалось, что трагедия уже неминуема, поезд вдруг резко, со скрежетом затормозил. Видимо, кто-то в вагоне успел подать машинисту тревожный сигнал. Или сам он глянул в маленькое зеркальце слева и… воображаю его чувства в этот момент! Экстренное торможение за секунды остановило почти разогнавшийся состав. Когда он наконец замер и открылись двери, большая часть вагонов была не видна – они скрылись в тоннеле. Стало как-то потрясающе тихо. Тут же бросились к лежащей женщине, подняли её, отвели подальше от края платформы. На шпалах, метрах в восьми от последнего вагона, как немое напоминание того, чем всё это могло закончиться, осталась лежать её испачканная и помятая меховая шапка. К великому счастью, всё закончилось благополучно. Если не считать кровоточащей ссадины на руке пострадавшей, синяков на локтях да её разбитых очков.

И, как часто бывает после сильного потрясения, которое не успеваешь осознать в стремительные мгновения происходящего, теперь, когда всё уже было позади, меня вдруг забила дрожь, затряслись руки. А в сознании замельтешили, перебивая друг друга, вряд ли уместные сейчас вопросы: «Как могло такое произойти? Кто ответит за случившееся?»

Придя наконец в относительно нормальное состояние, я подошёл к ещё трясущейся и сильно побелевшей женщине. Как и обступившие её люди, постарался как-то успокоить, сказав несколько соответствующих ситуации слов.