Александр Дым (LightSmoke) - Насилие.ру

Отечественная война (1941–1945 годов) также изображается в деревенском фольклоре как помеха нормальному осуществлению репродуктивных ролей:

Итак, традиция санкционирует лишь насилие, осуществляемое в интересах и по сигналу из прокреативной сферы, тем самым программируя сцепление этих двух сфер.

Феномен их сцепления в русской культурной традиции точно выразил А. Платонов: «В нашем народе понятие матери и воина родственны: воин несет службу матери, храня ее ребенка от гибели, и сам ребенок, вырастая сбереженным, превращается затем в воина». До сих пор, если рождается мальчик, матери говорят: «Ну, будет солдат!»

Уже на примере праздничных дракмы могли наблюдать разделение сфер насилия и воспроизводства. По обычаю в этих драках участвует неженатаямолодежь: «Всё до армии, – объясняет житель с. Пинаевы Горки (в Новгородской обл.), сам бывший атаман деревенских компаний. – После армии – уже нет: уже думали о семейной жизни. Всерьёз с девушкой знакомимся. А женатые уже не дрались – уже дети». Так формулируется норма. Участие женатых мужчин в драках случалось, но воспринималось как факт исключительный, и это участие осуждалось и сдерживалось. «Женатые не дрались, – замечает рассказчик, – только поддерживали… Да хотел холостого парня ударить, а попал в женатого… Бабы плакали: две дочки остались…» Случаи убийства или увечья женатых мужчин десятилетиями хранились в памяти жителей, приобретая стереотипно-фольклорную форму и назидательно-осуждающий смысл. Мотивировка – «у них дети»: иными словами, заведя детей и беря на себя ответственность за них, человек устранялся из сферы насилия.

Зато молодежь, вступая в возраст драк, демонстрировала символический разрыв с матерью. В песнях «под драку» отрицается даже сам факт их рождения от женщины:

Приобщение к компании дерущихся парней осознается подростком в терминах нарушения материнских запретов (в том числе на сквернословие). Напомним песню ломальщиков – подростков, которые ломались, кривлялись, сквернословили, рыли ножом землю и подлезали к встречным парням, провоцируя драку:

Гуляющие компаниями деревенские парни имели обыкновение подшучивать, иногда зло, над взрослыми женщинами. Те соберутся на супрядки , а парни ходят под окнами: «Сидят женщины, сидят… вот заглянет в окошко (парень. – прим.), заглянет – а там у него – или нарисовано, или сам стоит… в ракурсе: в стекло (свой член) показывает. – Ах ты!.. женщина вылетает, его ловить. А где ты его поймаешь, он уже бежит… Это не к девичьим, а к женским супрядкам: чтобы женщин подразнить».

Подобные выходки и другие «бесчинства» гуляющих парней, по-видимому, были обычны и в конце XIX столетия, во всяком случае, в сообщениях с мест систематически упоминаются «вымогательство и отнятие денег на покупку вина, разбитие стекол, поломка изгородей, поджоги стогов сена и хлебных скирд…». Парни смеются над детскими забавами, демонстративно оскорбляют женщин (в том числе своих матерей) – тем самым обозначая отстранение от всей области воспроизводства («женщин и детей»). Зона насилия, куда они вступают, тем самым, отделяется от этой сферы.

Таким образом, праздничные драки – не только обучение технике и этике силовых действий, но и испытание на способность подчинять их общественному контролю.

Чем обычно заканчивались праздничные драки? Ожидаемые варианты (например в псковско-новгородском регионе) зафиксированы в уже упоминавшихся песнях «под драку». В них чаще всего упоминаются три возможных исхода драки:

а) Гибель, убийство кого-либо из участников:

По-видимому, гибель в драке рассматривалась как ожидаемый исход, с которым участники готовы были смириться:

По воспоминаниям участников драк, во времена их молодости (в предвоенный период – к 30 – началу 40-х гг.), из каждого возраста погибало примерно 1–3 человека (это считалось в пределах нормы).

б) Увечье и снижение брачной привлекательности – более частый вариант исхода. Раны, полученные в драке, считались престижными, свидетельствуя о боевом духе и бесстрашии, – как знаки молодецкой жизненной силы:

Чаще всего в песнях «под драку», пословицах и воспоминаниях наших информантов упоминаются ранения в голову, куда обычно и целились дерущиеся. Ранение в голову, кровь на голове воспринимались как сигнал к окончанию драки. Ударить в грудь – в душу – считалось излишней жестокостью; целились чаще в голову, в зуб, в лицо: «Бьют-то всегда по голове. И сейчас бьют-то все в лицо, а не в грудь…». Все это вполне могло привести и вело к увечьям, в первую очередь не физического, а психического и эстетического плана. Были специальные приемы и орудия, нацеленные на нанесение максимального эстетического ущерба. В Печорском районе Псковской области использовали в драках холщовый мешочек с песком; раскрутив его, целились противнику в глаз, причем своеобразный шик требовал, чтобы выбитый глаз повис на мешочке.

К сожалению, в современных уличных разборках также часто используется подобное оружие, заточенное под увечье противника… Нравы в чем-то смягчились? может быть… у нас за шик такие вещи точно не почитались в моем родном спальном районе. У нас шиком было ударом ноги в голову вырубить противника в стиле героев боевиков ☺. Я даже вертушки специально делать учился. Так они мне, правда, ни разу в жизни и не пригодились.

В результате такого рода приемов человек в значительной мере теряет брачную привлекательность, сохраняя, в то же время физическую силу (т. е. сохраняясь как трудовая и боевая единица). Тот же эффект имели и привязанные на веревке или резинке шайбы, обрезки резиновой трубы со свинцовым утяжелителем на конце и т. п. орудия, которыми размахивали дерущиеся.