Ольга Гринева - Разговоры с Богом

И мы видим Свет.

Чувствуем его.

Пытаемся потянуться к нему, чтобы хотя бы слегка прикоснуться душой.

Впустить в себя.

Остаться с ним.

И только это становится по-настоящему важным.

И словно молнией пронзает мысль о том, что покой – это всего лишь мишура, фантик, пустая коробочка.

Ты открываешь ее и понимаешь, что тебя обманули.

И наступает разочарование, слезы, обиды, непонимание.

Ведь ты так стремился к покою, а получил пустышку.

И нет сил прислушаться, понять, ощутить, подумать.

Пока не наступит самый главный день в жизни.

Или самый обычный.

Но именно в этот день ты поймешь, что такое Свет.

И все встанет на свои места.

И давно привычные истины станут чужими.

И ты примешь то, что отвергал всю жизнь.

И сам попытаешься дойти туда, куда упорно не хотел идти.

Потому что только Свет может сделать тебя лучше.

Потому что только Свет останется с тобой.

А покой…

Покой – это всего лишь иллюзия счастья.

Вечные обещания, вечные слова и никаких изменений.

Ты останавливаешься в покое.

Ты теряешь свою душу.

Ты растворяешь в серой пелене, даже если тебе кажется, что ты получил желаемое.

Нет.

Не получил.

А только потерял возможность.

Все возможности.

Всю свою жизнь.

Не так ли, пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат?

Кусочек пуха, зацепившийся на ветке, привлек мой взгляд.

Какая ерунда.

Мало ли, что подхватит и принесет ветер?

Но взгляд зацепился и уже невозможно было оторваться.

Дерево, приготовившееся к весне, ветки с набухшими почками, серость от апрельского, совсем не весеннего неба, накрапывающий дождь, перемешивающийся со снегом и пух.

Зацепившийся на ветке.

Что в нем такого?

Легкое облачко, которое запуталось среди паутины и не может выскочить на свободу.

Я протянула руку, и освободила невесомый пух.

Он уютно повозился и устроился у меня в ладони.

Куда я с ним?

И зачем он мне?

Я смотрела на ладонь, ощущала тепло и улыбалась.

Надо же.

Такая мелочь, и так улучшила настроение.

Вдруг откуда то снизу послышалось настойчивое чириканье.

Я опустила взгляд.

Воробей прыгал напротив меня и что-то чирикал.

Но у меня нет с собой ни семечек, ни хлеба.

Что я могу дать тебе, малыш?

И вдруг я поняла.

Я присела перед воробьем, и протянула ему руку, не дыша, чтобы не спугнуть ни его, ни пух, который моментально взлетит с первым порывом ветра.

Воробей подпрыгнул, ухватил клювом пух, взглянул на меня и взлетел.

Ну вот и хорошо.

Вот и пригодится пух для устройства гнезда.

А хорошо все-таки весной.

Радостно.

Даже если небо серое и погода так себе.

А греет душу радость возрождения.

И надежда на спасение.

Когда ты много лет живешь с глубоко спрятанной болью, или даже не болью, нет, а скорее, с отголосками боли, которую ты все-таки сумел пережить, то ты к этому привыкаешь.

Привыкаешь не думать, не вспоминать, не болеть этим.

Привыкаешь к этому ощущению, словно бы ты был рожден уже вот так, целиком и без остатка, и без этих отголосков не мыслишь себя совсем.

И даже никогда не приходит мысли, что от всего этого можно избавиться.

Но тебе слишком комфортно, слишком привычно, всего слишком.

Кроме одного.

Тебе не хватает свободы.

Но ты никак не можешь связать то, что стало тобой с тем, кем ты хочешь стать на самом деле.

Ты мечешься в поисках решения, бросаешься то в одну, то в другую сторону, пробуешь изменить свою жизнь, и все-равно возвращаешься в одну и ту же точку.

Точку внутренней боли.

И даже не понимая, что с тобой, ты чувствуешь, что выхода нет.

Вообще нет.

И вроде бы кругом любимые и близкие люди, вроде бы жизнь совсем не так плоха, вроде бы все идет своим чередом.

Но свободы нет.

И ты живешь с этим как можешь, загоняя мысли в самый тесный и дальний уголок своей головы.

Чтобы не думать, не переживать, не искать, не бороться.

Да и с кем бороться?

Битву себе ты точно проиграешь сразу.

Но однажды тебя словно озаряет свет, которого ты никогда в жизни не видел.

Чистый белый свет с золотыми отблесками.

Он появляется у тебя внутри, полыхает в груди, окружая тебя покоем, какой-то безудержной жаждой деятельности, а самое главное, ты вдруг, благодаря этому огню, понимаешь, что все эти годы мешало тебе быть свободным.

И встаешь недвижимый, удивляясь, как такая простая мысль не пришла тебе в голову раньше.

Улыбаешься.

Встряхиваешь головой.

И пишешь письмо.

То самое, которое не мог написать столько лет.

Оно получается легким, коротким и очень честным.

Ты признался в любви и попросил прощения.

То, что сделать очень трудно, особенно там, где казалось, осталась лишь выжженная земля.

И тебе даже не важен ответ, потому что ты сделал самое главное в своей жизни.

Но ответ пришел.

И тебе тоже сказали, что тебя любили и просят прощения и прощают.

И слезы, словно очищают душу, открывают все двери, вырываются наружу и ты понимаешь, что вот только теперь ты стал свободным.

От боли, от отношений, от прошлого.

Всю жизнь мы живем так, словно разрушаем себя.

Всю жизнь мы мечемся в поисках решения.

А оно всегда рядом.

Нужно только увидеть свет и поверить ему.

И попросить прощения.

Остальное Бог сделает за нас.

Главное-доверять.

И любить.

И вы не пожалеете.

Когда меня сюда привезло такси, была глубокая ночь.

Да и все эти перелеты утомили настолько, что сил хватило только чтобы войти в снятый домик, раздеться и утонуть в постели без сновидений.

Сквозь сон я всю ночь слышала чье-то тяжелое ворчание, и улыбалась, понимая, что это океан, который был совсем рядом со мной.

Утро наступало не спеша.

Оно как-будто расталкивало густой туман, который спустился за ночь на побережье.

В окна домика не было видно ничего, и, натянув джинсы с рубашкой, я выскочила за дверь.

Туман был густой, плотный, слоистый.

Казалось, что его можно резать ножом, словно торт.

Я порылась в закромах памяти и даже представила, каким бы мог быть этот торт.

Пожалуй, «Наполеон».

Туман пах океаном.

Первым океаном в моей жизни, который я увижу, когда туман решит уйти.

А пока я раздумывала отойти мне от домика, рискуя потеряться, или все-таки подождать.

Ждать не хотелось.

В конце концов, я же приехала сюда через половину мира совсем не для того, чтобы прятаться в домике, даже столь уютном, как у меня.

И я сделала шаг вперед.

Босые ноги почувствовали гальку под ногами, круглую, омытую волнами за миллион лет до меня.

Сердце застучало сильнее.

Я шла вперед, и туман расступался передо мной и вновь смыкал свои объятия у меня за спиной.