Олеся Рябцева - Без дураков. Лучшие из людей. Эхо Москвы

С. КОРЗУН:И голубая кровь чувствуется не в смысле вот того…

Т. ТОЛСТАЯ:Оставьте цвет, потому что это совсем другие вещи меряются здесь. Я просто знаю, как это делается. Он сделан из того же материала, что и я. При том, что его я не знала, я знаю про него все. Отношения вполне сложные. Потому что развелся, например, с моей бабушкой, которая его очень любила, аж в 1935 году. Бабушку я очень хорошо помню. Бабушку я очень любила. Она другой совсем человек, она была поэтессой, Наталья Васильевна Кандиевская. И она мне тем самым милей. Мой один человек, которого я не знала, и любимая бабушка, чьи стихи я обожаю. Но генетически я вот туда отношусь.

С. КОРЗУН:Если серьезно, аристократичность ощущаете в себе? Есть порода? Вас же называют соответственно, да Екатериной называют даже, знаю.

Т. ТОЛСТАЯ:Здесь дело не в аристократизме, когда меня называют Екатериной. Это мой тиранический характер и самоволие, я бы сказала, обзывается. А что такое аристократизм? Ну, Пастернак считал, что русские аристократы – самые большие демократы. Вот в этом смысле демократическое отношение ко всему живущему – да. Это то, на что я, во-первых, ориентируюсь, во-вторых, я воистину так отношусь ко всему. Для меня все равны внутренне. Я не чувствую никакого самоумаления перед людьми, которые находятся по каким-то там статусам выше и никакой надменности по отношению к тем, кто является как бы по статусу ниже. У меня этого не существует. Совсем другие отношения к людям, совсем другие мерки.

С. КОРЗУН:Прислуга есть в доме?

Т. ТОЛСТАЯ:У меня есть домработница, которая приходит ко мне. А прислуги в доме нет.

С. КОРЗУН:Вы к ней относитесь как к домработнице?

Т. ТОЛСТАЯ:Я ее обожаю.

С. КОРЗУН:Или как к члену семьи?

Т. ТОЛСТАЯ:Нет, не как к члену семьи. Она не живущая, она приходит. Она друг. Она совершенно потрясающая женщина, абсолютно замечательная. Мне жалко, что она у меня вынуждена быть домработницей, потому что это человек исключительного редкого, внутреннего достоинства, огромного ума и такой душевной тонкости, которую я редко встречала. Я ее просто очень люблю.

С. КОРЗУН:К дедушке Толстому, если вернуться, не бывает стыдно за какие-то его…

Т. ТОЛСТАЯ:А чего за его-то? Он сам имел возможность ответить за себя. Нет, мне бывает стыдно только за себя.

С. КОРЗУН:Вы не распространяете свое покаяние, стыд или, наоборот, достижения на Ваших предков?

Т. ТОЛСТАЯ:Нет, потому что я не была в их шкуре. Не жила в их времени. Не подвергалась давлению так, как подвергались именно они. И соответственно не имела их характера и не могу судить об их решениях, о том, как они жили и выживали.

С. КОРЗУН:Заранее прощаете или относитесь совершенно нейтрально к тому, что…

Т. ТОЛСТАЯ:Нет, я просто принимаю. Я принимаю это. Для меня сейчас принято, опять же от стремления, от тяги к скандальности автоматически приписывать Алексею Николаевичу какие-то ужасы поведения. А там никаких ужасов не было, насколько я знаю. Я думаю, что он был неприятен многим. Многих он раздражал. Некоторые вещи, которые он вынужден был говорить и писать, приводят людей в ужас, но он спас очень многих людей. Можно его за это осуждать, можно смеяться, можно грозить кулаком, но благодаря ему выжили многие люди. В частности, жил, пока мог, сын Марины Цветаевой. Вот он единственный кормил его.

С. КОРЗУН:Ну, известно и о письме в защиту Бунина написанном в годы войны как раз Сталину, письмо это довольно известное.

Т. ТОЛСТАЯ:Да много кого. Много людей, которые… эти же вещи не рекламируются.

С. КОРЗУН:Но с другой стороны вместе с Фединым и письмо было и против троцкистско-зиновьевского блока.

Т. ТОЛСТАЯ:Вы бы тоже подписали. С. КОРЗУН:Эпоха такая?

Т. ТОЛСТАЯ:Да. Очень страшная. Сколько мог, держался. А сколько человек может, я не знаю.

С. КОРЗУН:А сейчас не вернулась?

Т. ТОЛСТАЯ:Вернется, если люди не будут говорить «нет» на ранней стадии. Конечно, всегда может вернуться. Охота на ведьм происходит в любой стране время от времени. Ну, назовите мне страну, где совсем без нее обходились. Невозможно.

С. КОРЗУН:Скандинавские, может, традиционно там особо не было охоты на ведьм. Хотя и примеров тоже, ну, правда, на улице, да, стреляли, и это бывало в последние годы.

Т. ТОЛСТАЯ:Там другие пороки общества. Например, Голландия, Скандинавия, там непосредственно охоты на ведьм нет, но там такое законодательство, что если преступник у тебя на глазах что-то делает, грабит или размахивает ножом, то прохожие не могут на него накинуться и связать, потому что они ограничивают свободу личности. Они должны дать знать полицейскому. И тогда полицейский появится и будет искать ветра в поле. Есть такие реальные случаи.

С. КОРЗУН:В Америке вы долго жили?

Т. ТОЛСТАЯ:Около 10 лет, но не сплошь.

С. КОРЗУН:Узнали Америку? Вот что для русского человека – ваше открытие Америки – что это? Политкорректность в первую очередь? Что Вас поразило, как человека с проницательным взглядом?

Т. ТОЛСТАЯ:Понимаете, она очень разная Америка. Там разные области. Есть внутренняя Америка, есть Америка побережья. Они голосуют по-разному, кстати. Побережье голосует за демократов, а сердцевина голосует за республиканцев. Видно по картам, там, где выборы.

С. КОРЗУН:А почему Вы о политике начали? Не о людях, а о политике. Важнее?

Т. ТОЛСТАЯ:Потому что создает совершенно разные среды. И я только начала говорить об этом, что есть такая разница, и, кроме того, есть Америка городская, сельская, или там пригородная, что самое страшное. Есть исключения великие, например, Нью-Йорк. Вообще лучший город на свете просто.

С. КОРЗУН:Лучше Москвы?

Т. ТОЛСТАЯ:Да, конечно. Питер просто очень красивый.

С. КОРЗУН:Да. Ну, и Вы там родились.

Т. ТОЛСТАЯ:Да, и родной, и все. Но как город, как нечто функционирующее, живое, Нью-Йорк – лучший город на свете. И существуют разные среды. Я волей неволей существовала в академической среде, то есть среди университетских преподавателей, колледжских преподавателей. А там совершенно другое распределение и политкорректности, и интересов, и всего прочего. Там очень многонациональный, надо сказать, совсем не американский конгломерат.

Министр по налогам и сборам в 1999–2000 годах, министр труда и социального развития в 2000–2004 годах, экономист.