Владимир Иорданский - Два круга солидарности. Этнический и национальный факторы в современном мире

Изучавший проблему исследователь Коджо Гуену подчеркивал, что идея принадлежности к единой нации-государству пустила корни в сознании людей многих африканских стран. По его наблюдению, «уроженцы каждого нового государства разделяют на международном уровне с большей или меньшей убежденностью чувство принадлежности к одной и той же правовой целостности, а в результате обладают чем-то для них общим. Хауса, как игбо или йорубы, называют себя нигерийцами и гордятся принадлежностью к великой стране. Бариба и фоны Бенина назовут себя бенинцами; бамилеке, эвондо и дуала Камеруна считают себя камерунцами и как таковые будут иметь дело с сенегальцами, угандийцами или ганцами» [36] Huenu C. La Question de l`Etat et de la Nation en Afrique. «Presence africaine», 127/128,1983, Paris, p. 338. .

Вместе с тем ученый прекрасно видит зыбкость этого чувства. Он задается вопросом: «Что же препятствует прочному укоренению сознания национальной принадлежности?» И отвечает:

«Кажется, это сильное этническое самосознание, которое зачастую опирается на чувство социокультурной солидарности, существовавшее еще до колонизации» [37] Op. cit., p. 338. .

С оглядкой на это наблюдение он считает необходимым предостеречь: «Безудержный культ государства и государственных интересов представляет реальную угрозу здоровому объединению национальных индивидуальностей, поскольку скорее сдерживает созидательную энергию отдельных народов, чем направляет и объединяет ее в общем порыве» [38] Idem, p. 343. . Он подчеркивает важность поиска свободы для личности и этносов, поддержания справедливости и определенного уравнивания шансов и средств к существованию этнических групп, признания законности культурных различий [39] Idem, p. 345. .

Очень скромные, очень ограниченные пожелания, но и они отнюдь не везде в третьем мире принимаются во внимание власть предержащими.

Нетрудно увидеть уязвимые места в концепции нации-государства, в частности, явно завышенную оценку объединительной роли собственно государства и, напротив, недооценку собственно этнического фактора.

Легко заметить, что культ государства может обернуться недемократическим пренебрежением интересами отдельных этнических групп, составляющих основу данного государства. И не раз оборачивался. В истории африканских стран уже неоднократно идея надэтнического единства становилась оправданием крутого подавления этносов, выступающих под сепаратистскими лозунгами.

Но есть ли ей практическая альтернатива? Думается, прав К. Гуену, когда обращает внимание на необходимость осуществлять теорию нации-государства на базе последовательной демократизации всей общественной, социальной и политической жизни, что позволит органично проявляться естественному стремлению различных этносов к сотрудничеству, а им самим – свободно, сознательно идти в определенных обстоятельствах на добровольное ущемление своих интересов во имя интересов всего сообщества. И ради его сохранения.

В свете африканского опыта особенно важно присмотреться к подходу к проблеме нации испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета. Он отмечал, что «все попытки дать точное определение нации, в современном значении этого слова, остались безуспешными» [40] Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. – «Вопросы философии», 4/1989 г., Москва, с. 143. . Он спрашивал, какая реальная сила сплотила под единой верховной общественной властью миллионы людей, которые мы сейчас называем Францией, Англией, Испанией, Италией, Германией. И отвечал: «Не кровное родство, так как в этих коллективных организмах течет различная кровь. Не единство языка: народы, соединенные в одном государстве, говорят или говорили на разных языках. Относительное однообразие расы и языка, которого они сейчас достигли (если это можно считать достижением), – следствие предыдущего политического объединения».

Наблюдение испанского мыслителя, что нация – качественно иная категория, чем этнос, очень важно. Существенно также, что ход его рассуждения идет против установившихся в бытовом сознании уродливых представлений о нации. И не менее ценна еще одна его идея. Ортега-и-Гассет утверждал: «Не то, чем мы вчера были, но то, чем все вместе завтра будем, – вот что соединяет нас в одно государство».

Устремленность в будущее объединяет нацию сильнее и крепче, чем обращенность к прошлому, чем сползание к давним этническим предрассудкам.

Важнейшую предпосылку образования нации испанский философ увидел в демократизации общества. В национальных государствах современной Европы он отмечал тесную связь и единство интересов отдельной личности с общественной властью, чего не было в античном государстве.

Ученый не закрывал глаза на существование классов привилегированных и классов обездоленных, но высказывал убежденность, что в Англии, Франции, Испании, Германии не было просто «подданных», каждый являлся членом, участником единства. «Национальное государство в корне своем демократично, и это гораздо важнее, чем различия в формах правления», – писал он.

«Общность крови, языка, прошлого – неподвижные, косные, безжизненные, роковые принципы темницы, – развивал ученый свою мысль. – Если бы нация была только этим, она лежала бы позади нас, нам не было бы до нее дела!» Он с восхищением повторял блистательную метафору Э. Ренана о том, что жизнь нации – это каждодневный плебисцит, подчеркивая, что она освобождает гражданина, который повседневно, своим свободным выбором подтверждает принадлежность к нации. «Мысль о том, что нация осуществляется благодаря ежедневному голосованию, освобождает нас», – писал он.

Для Х. Ортега-и-Гассета демократизация – это не просто политические перемены, не просто переход от монархии – или партийного единовластия – к народовластию. Демократия – это не только политическая система власти, но образ жизни, культура общежития, основывающаяся на взаимоуважении, терпимости, на балансе интересов, прав и обязанностей различных социальных групп. В силу этого она и превращается в важнейший фактор трансформации этноса в нацию.

Подкупает красота идей, нравственность которых наделена силой точной, выверенной временем исторической правды. Привлекает и заложенная в них перспектива, их открытость будущему. И все же полностью согласиться с мнением философа невозможно. В его рассуждениях не принята, в частности, во внимание сила исторической инерции, выражающаяся в прочности традиционных этнических связей, в социальной закабаленности человека, в его подчинении определенным мировоззренческим стереотипам. Может быть, ни в одной другой сфере общественного сознания столь не ощутимы напряженность конфликта между древними, нисходящими к первобытности идеями и мифами, привычками души, и современными представлениями, как в сфере национально-этнической. Этот конфликт отнюдь не преодолен, и бывает достаточно сравнительно незначительного потрясения, чтобы архаика с ее спутниками – расизмом и обскурантизмом – одерживала новые и новые победы в людских умах.