Журнал Клаузура - Избранное: Интервью с деятелями культуры и искусства

– Государство столетиями ритуализировалось, причём постоянно возникают новые ритуалы, вполне себе телесные. Теоретики анархизма тоже использовали древние, веками проверенные социальные ритуалы вроде крепкой мужской дружбы.

– Действительно, древний человек есть, продолжает быть. По большому счёту, если посмотреть на последние 20 тысяч лет, тело человека не изменилось. Это самое странное и фантастичное – оказавшись в неолитической пещере, обнаружить там своих коллег по офису. То есть мы увидим каннибалов, но если этих кроманьонцев постричь, побрить, отмыть и одеть в «бриони», они ничем не будут отличаться, они носили те же бусы и наколки. Меня здесь больше интересует тело и реакции.

Откуда берётся проблема стресса? Люди сидят у костра и вдруг слышат рык саблезубого тигра. Организму, управляемому инстинктом самосохранения, нужно придать себе нужную скорость и бежать прочь. Или схватить копье и вступить в сражение за жизнь. Для того требуется огромное количество адреналина, чтобы спастись. А сейчас что? Звонит начальник и орёт. Это то же самое, в смысле количества адреналина, но он не используется, вот причина стресса, депрессий и синдрома усталости. Какой выход? Либо это будет «Бойцовский клуб», либо «Форест Гамп», где герой без конца бегает, чтобы «сжечь» расстройство. С очевидностью, современные ритуалы жизни, а не только ритуалы государства, конфликтуют с телесным наследием кроманьонцев. Соматика не принимает цивилизацию, а в результате оказывается сильнее, цивилизации приходится подстраиваться.

– Конечно, это ведь вся химическая промышленность работает на производство таблеток.

– Если кто говорит, что никаких таблеток глотать не будет, а будет жить естеством, как и любой фундаменталист, я замечаю, что пенициллин сделал воспаление лёгких несмертельным, что одна таблетка теперь убивает весь венерический букет. Не говоря уже о холере и тифе. Сокол-сапсан живёт в неволе тридцать лет, а на воле три года… Рак? Так и рак достижение цивилизации, это соматический структурный сбой из-за долгой жизни, потому что средний срок жизни в средние века был сорок лет. То, что было раньше, не есть лучшее. Раньше побеждали депрессию, становясь опиумными наркоманами, и это было нормой, потому что вообще недолго жили, можно было остаток жизни и покурить.

– Но Ной жил девятьсот лет, это всёрьёз не рассматривается ни одним антропологом, не говоря уже о физиологах. Нигде не учитывается такая возможность, описываемая в священных книгах, в Библии и Ведах, что возраст человека может снизиться от ноевской тысячи до возраста собаки, двенадцати лет, как это сказано в ведах про Кали-югу, про век железный.

– Долгожительство не всегда нужно. Иногда можно сказать лишь одно: жизнь коротка, и в этом её единственное преимущество.

– Что такое ваши «Скалы прозрачного мрамора»?

– Это рабочее название «Математика». Потому что пик Хан-Тенгри сложен из мраморизованного известняка, он блестит, как сахар. Но дело в том, что есть фраза, которая там цитируется, один из каббалистов сказал «Если вы путешествуете по мистическим мирам и увидели скалы прозрачного мрамора, то не спешите кричать „Вода! Вода!“. Об эти скалы можно удариться, но выпить их невозможно». Это образ доступного и абсолютно недоступного прошлого, это вода-металл, когда всё видно, но потрогать нельзя. В чём смысл метафизики? Смысл ее в прозрачности. Но невозможно говорить о прозрачной вещи, если она не существует. Метафизика всегда возникает, когда о вещи можно говорить, что она есть, а в то же время её нет. Это и есть символ. С одной стороны, он есть, с другой, его нет.

– Мы опять вернулись к сладкой парочке символ-аллегория. Вот если я подумал о чём-то, нарисовал схему, а потом внедрил схему в кристалл кремния, вот и получился чип и компьютер. Аллегория рождает технику, противоположную всякой метафизике.

– Есть разница между вычислимой и невычислимой функцией. Что такое смысл как новая информация? Хорошее стихотворение можно читать бесконечно, потому что каждый раз оно сообщит что-то новое, если читатель готов это воспринять, то есть сам способен меняться со временем. Поэтому стихотворение производит смысл, то есть является невычислимой функцией. Это значит, что стихотворение нельзя заменить неким алгоритмом, который бы привёл к новому смыслу. Любой символ это невычислимая функция.

А аллегория как раз таки вычислимая функция, она не сообщает нам ничего нового. В чём корень зла в аллегории? В том, что она, не сообщая нам ничего нового, претендует на нечто значительное и даже грандиозное, как в случае с компьютером. А компьютер просто машина Тьюринга, которая по определению ничего нового не производит. Всё, что у нас существует в мире понятного, установлено в рамках вычислимых функций и машин Тьюринга, связанных с определёнными представлениями об алгоритме. Но вполне возможно, что появятся квантовые способы вычислений, не связанные с тьюринговской парадигмой. Этот прорыв будет настолько грандиозен, что трудно представить себе его последствия.

Про историю с подобием компьютера нашим нейронным сетям мозга я думаю упорно и давно, и это очень глубокая и тяжёлая для понимания история. Это всё равно, что понять, чем смерть отличается от небытия, и значительно сложнее, чем уяснить разницу между символом и аллегорией.

Опубликовано в журнале «КЛАУЗУРА» 29 Сентября 2011

Нельзя сказать, что в книжных магазинах Германии нет переводов на немецкий язык произведений современных российских авторов. Такие книги есть. Но при ознакомлении с их перечнем создаётся впечатление, что в сегодняшней России из всех литературных течений существуют лишь авангард всех мастей и детектив (причём последний представлен почти исключительно жанром «иронического» «дамского» детектива). И совершенно отсутствует гигантский пласт современной русской литературы реалистического направления. Чем же объяснить столь тенденциозный отбор?

Известный в немецкоязычном пространстве поэт, переводчик и публицист Александр НИТЦБЕРГ, чьё мастерство в области литературного перевода стихов выдающихся русских поэтов высоко оценивает немецкая литературная критика, ответ на этот вопрос члена Союза журналистов Германии Сергея Дебрера начал с того, что уточнил, как происходит сам процесс отбора произведений российских авторов для их перевода и издания в Германии: