Инна Золотухина - Война с первых дней

– Ты не переживай, по мирным гражданам мы стрелять не будем! – убеждает меня второй. – Нервов у нас хватит выстоять против любой провокации.

– Тяжело выдерживать такой моральный прессинг?

– А как вы думаете?! – вдруг взрывается один из стоящих поблизости офицеров. – Я вот русский человек. Из Свердловской области родом. Меня вот этот придурок с мегафоном, когда Союз рухнул в 1991 году, еле уговорил присягу Украине принести. А теперь он же и требует, чтобы я рапорт положил. Да никогда! У нас есть гордость и честь. Мы тут не за Украину и не за Россию стоим. А за свою часть. Мы ее не сдадим. И пусть они не врут. Мы полковым знаменем не прикрывались. Мы под ним шли. Знаете, каково под дулом автомата шагать и в футбол играть? Просто матч смерти какой-то.

– Вы думаете, они бы стали стрелять? Русские все-таки.

– Да, всем известно, русские и украинцы – братские народы. Сколько у нас семей смешанных – не пересчитаешь! Но они же люди военные. Был бы приказ – стреляли бы.

– Понимаете, большинство тех, кто там, около ворот, митингует, бывшие наши сослуживцы и их жены, – вздыхает еще один офицер – Сергей с Черниговщины. – Они теперь все стараются поудобнее устроиться. Думают, Россия заберет Крым и они будут в шоколаде. А нам что, предателями становиться, если АРК в составе Украины останется? Сами же офицеры, понимают! Или забыли, с…, как на 9 Мая с нами водку пили, как мы их принимали, как наши дети им концерты устраивали?!

– Скажите честно, а вам самим служить в российской армии не хочется? Там же зарплаты выше едва ли не в три – четыре раза. А наша армия бедная.

– Вы не задавайте провокационных вопросов! Украинская армия, скажем так, обеспечивалась в меру экономического состояния государства. Вы, может быть, не знаете, но для крымских частей было поднято денежное довольствие путем начисления премий еще год назад. В противовес россиянам. Угнаться за ними мы, конечно, не могли. Но по меркам нашего государства, это было нормально. А военные, которые были на материке (им ежеквартально повышали оклады на 20 %), на наш уровень должны были выйти только в июне. Так что нас не обижали в этом отношении. Сказать, что вообще ничего не делали, нельзя.

– Вы поймите, – очень тихо говорит мне еще один офицер, – мы присягу Украине давали и не нарушим ее. Но мы тут брошенные. С материка вообще никаких директив не получаем! Мол, действуйте по ситуации. А как? Мы люди военные. Привыкли подчиняться приказам. Где они, эти генералы и полковники, которые приезжают к нам каждое лето по пять – восемь раз с комиссиями? Следили, чтобы мы канистру бензина не украли или солдату портянку недодали? Вот что обидно, понимаете? Напишите об этом, пожалуйста! Может, призадумаются эти в верхах, блин…

– Пусть они уже там, в Киеве, что-то решат! – подхватывают остальные офицеры. – Как нам дальше быть? Что делать? Какой у них план? Здесь никто войны братоубийственной и крови не хочет. Но нам нужна определенность.

Вместе с военными мы идем в казармы. Не спеша поднимаемся по небольшому склону вверх.

– Я своих пацанов у себя в кабинете поселил, – рассказывает командир аэродромно-эксплуатационной роты Андрей. – А что делать? Эта казарма не достроена. – Капитан машет рукой в сторону четырехэтажного здания. – А наша захвачена. Да что там! Все блокировано, елки-палки! Русские заняли всю северо-восточную часть аэродрома. Без объявления войны, понимаешь.

В кабинете капитана на матрасах без постельного белья дремлют солдаты-контрактники.

– Придумали «коричневую чуму», – вздыхает светловолосый паренек. – Вот мы и мучаемся. Ну где они ее здесь нашли? Я вот родом из Сум. Звоню родственникам в Курск. Они мне говорят: «У вас фашисты! Беги, дезертируй к нам!» Я им пытаюсь объяснить, что это неправда. В Крыму «бандеровцев» точно нет. А они мне не верят.

– Мы четвертые сутки не можем попасть домой, – жалуется брюнет с синими глазами. – Помыться, носки постирать! Ну что за жизнь пошла…

– А как тут из части в такой ситуации выйдешь! – восклицает капитан. – Звонит мне вчера сын от первого брака. У его матери дом совсем рядом, в Любимовке, между автопарком и военным городком. Папа, говорит, мне позвонили мои друзья, пророссийски настроенные, и говорят: «Вован, бери дубину и пошли громить хохлов». Сын им: «Вы че, охренели?! Я что, против отца пойду?» Развернулся, уехал в город к девушке. Понимаете, какая ситуация? Вы понимаете, что творится вообще?! Только все начало устаканиваться. «Срочку» убрали, дали контрактников. Все мои пацаны у меня же срочную службу и прошли. Я из этих пацанов уже начал создавать коллектив дружный, нормальный. Так, чтобы полноценно выполняли задачи аэродромного обеспечения. С жильем вопрос для них порешал. Тут трах-бах, захват части, Россия, Россия, Россия…

– А нормальных жилых помещений для ваших парней не найти? Так, чтобы с кроватями.

– Ну в недострое пара комнат есть. Но тут мы все вместе. Мы же должны быть мобильной группой. Они у меня тут спят, ходят патрулировать, опять спят. Нам нельзя расходиться. Мало ли, забьют россияне мобильники – и все. Уже пытались, кстати.

– А как же рации? Или у вас их нет?

– Были радиостанции типа уоки-токи, которые мои солдаты использовали. Когда происходит полет, у меня несколько человек стоят вдоль взлетно-посадочной полосы с задачей не пускать людей, животных и птиц на полосу во время взлета-посадки. Естественно, я даю им радиостанции, чтобы они контролировали обстановку и докладывали руководителю полетов об обстановке в районе взлетно-посадочной полосы и летного поля. Но у меня эти рации сейчас взяли летчики. Им нужнее. Они на важных объектах стоят, неподалеку от русских. А мы вот как-то так: ура, гей-гей, сюда ко мне…

Впрочем, летчикам сейчас в «Бельбеке» ничуть не лучше, чем техникам. Их казармы тоже находятся на территории аэропорта. Поэтому они вынуждены ночевать на полу в совершенно не приспособленных для этого помещениях. От интервью летная элита сразу отказывается. Мол, не до журналистов сейчас. И так тошно.

– Оккупация! – восклицают летчики. – Что вам еще сказать? Осадное положение.

– Самолеты жалко! – дрожащим голосом добавляет один из них. На вид самый молодой. – Мы же свою душу в них вложили. А еще у нас там, в аэропорту, собаки. Голодные, наверное, ходят.

На улице уже стемнело. Журналистов просят покинуть часть. Капитан Андрей вызывается проводить нас к воротам.

– Не знаю я, что дальше будет, – вздыхает он. – Эти политики со своими амбициями разорвали страну. Пока портфели делили, Крым и проморгали. А нам что теперь делать? Вы вот знаете, какие у нас с российскими военными здесь отношения были? Их часть от нас в шести километрах находится. Пацаны оттуда, с Качи, приезжают ко мне и говорят, мол, нужна деталь, запчасть какая-то или помощь в технической документации по аэродрому. Я им тут же помогаю. У меня как-то машина сломалась, а полоса вся в снегу. Мы сами центр расчистили, а дальше не смогли. Тут еще мороз ударил. Поехал я на Качу. Говорю: «Парни, выручайте!» Они сказали: «Андрюха, блин, без вопросов». Приехали сюда, мы их заправили, и они в течение двух часов полосу убрали. И мы смогли самолет принять. Задачу выполнили. Вот такие у нас были отношения! А теперь как жить? У нас же какую семью ни возьми – у всех родственники в России живут! Я на парадах в Севастополе всегда рядом с россиянами шел. В Советской армии вместе с ними служил. Это же разрыв мозга – с ними воевать!