Дмитрий Бавильский - Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Еще больше входя в роль, Алистер, рискуя упасть за борт, забирается на край кормы, широко расставляет руки, поддаваясь шири пространства, активности ветра, ожесточенно бьющего его по щекам, точно стараясь сбить с ног, вызывает духов этого места на бой!

Ему запрещают пить коньяк, купленный в Мерчерии. Алистер кочевряжится, пойло в состоянии его опьянения превращается уже в чистый (точнее, грязный) спирт, с которого и мутит, и воротит, выворачивает. Частью на палубу, частью за борт.

Возможно, и это терпят, пока Алистер не допускает что-то совсем из рук вон выходящее, не знаю даже, что придумать, чтобы терпение команды лопнуло и его ссадили на первом попавшемся из островов лагуны.

Внезапно Алистер осознает, что плаванье закончено, он стоит на берегу небольшого острова, где, кажется, нет никого, кроме него. В лагуне полно поразбросано такой малообитаемой самопогруженной суши, издалека, особенно если туман, похожей на китайский фарфоровый рисунок.

Особенно загадочными они кажутся, если плыть в сторону Торчелло: на некоторых из них видны живописные руины монастырей, складов или бывших казарм и совсем не видно людей. Ну, или же можно отправиться в прямо противоположную сторону лагуны, где таких планет, как бы нарочно предназначенных для круизного облета Маленьким Принцем, едва ли не архипелаг, похожий на остатки Млечного Пути.

Ну, или на океан за стеной самолета: когда на высоте десять тысяч метров медленное море, защищенное стеклом, неземной невесомый ландшафт, начинает клубиться картой твоего внутреннего состояния. Мысленных мыслей или тоски, материализовавшейся в непонятно за что и как подвешенных, подвисших материях.

Кажется, все они, эти молчаливые острова, со стороны напоминающие приземлившиеся облака, и есть родина меланхолии, вырабатывающей вязкое и топкое вещество ожидания, с комариной настойчивостью охочее до отдельных, непонятно откуда берущихся здесь человеков.

Так что Алистер мог попасть куда-то в предместья Торчелло, так и не освободившегося от призраков многовековой малярии (которая есть не болезнь, но состояние умственных протоков), а мог «заблудиться» где-то на юге. Совершенно неважно, в каком направлении шел корабль и где его, расшалившегося, выбросили на землю.

Подождал немного – вдруг борт возвратится, одумавшись? – но так и не дождался. Потом еще подождал и еще. И еще. Тихо вокруг, даже вода плещется приглушенно.

Алистер озирается по сторонам и начинает трезветь, понимая, что оказался в ситуации Робинзона Крузо.

Притом темно и холодно, вдали виднеются другие острова без призраков жизни, но тем не менее привлекающие внимание хоть каким-то, начальным , ландшафтом, в отличие от того, что внезапно выпал Алистеру.

« Нигде на карте нет Буяна, но завтра я отправлюсь в путь… »

Здесь его можно было бы и оставить навсегда «загорать», чтобы вернуться к реальности или воспоминаниям о моей второй поездке в Венецию, однако мне самому интересно, что же с ним произойдет дальше.

А далее Алистер пойдет налево или направо, чтобы убедиться, что остров больше, чем казался в первый момент (может быть, полуостров? – начинает надеяться Алистер), и в пространстве его есть изгиб, как бы заглядывающий за линию фасадного тумана. Где возникает подобье пейзажа, размытые очертанья растительности – густых кустов, деревьев, торчащих из этих зарослей, напоминающих… сад?

У страха глаза велики, возможно, на необитаемом острове (или острове, первоначально показавшемся таковым) обитают люди, есть даже гостиница или что-то в этом духе: так как места здесь предельно туристические, было бы странным не устроить на одном из отдаленных берегов приют для романтически неудовлетворенных скитальцев также, да?

Потоптавшись, Алистер идет по кромке брега. Затем, удивляясь, что земля не заканчивается, расширяясь с каждым шагом (вдруг это – полуостров? вдруг это – Лидо или что-то в этом роде?), шагает уже в глубь суши. Ровная, пустая, если не считать кустов и редких деревьев, площадка. Туман, разумеется. Ночь.

Ночь темна особенной беспросветностью воды, окружающей сушу, сливаясь с ней без оттенков и просветов, без отблесков. Алистеру все же не страшно. Инерция приключения с легким финалом, или же попросту не протрезвел еще. И пусть качает, качает волна морская и далеко от нас родной маяк…

Хотя и поеживается. Сознание запаздывает, ему еще кажется забавным это нетрезвое путешествие на край света. Хотя вместе с ветром фонит, плещется в ушах разочарование. Остывающее, переходящее в раскаянье. Значит, и похмелье уже где-то не за горами.

Хотя нет на острове никаких гор. Даже холмов, иных неровностей. Алистер успевает испугаться картин, разворачивающихся в голове: голод и холод, тоска, голодная смерть… жажда…

…с другой стороны, катера же вокруг. Лодки. Обязательно подберут. Сразу после рассвета. Как в том фильме про человека, выжившего после кораблекрушения на одном плоту со львом.

Приключение начинает надоедать. Силы покидают вместе с винными парами. Вместе с возвращением резкости зрения. Впрочем, тусклый огонек, возникающий возле линии горизонта, кажется столь размытым, что не сразу осознается. Более похожий на мираж или подспудное желание. На отсвет несуществующего фонаря или Луны, сейчас закрытой облаками.

Ну да, вот уже вырисовывается жилище, окруженное забором, вероятно, дом. Точнее, невероятно, что это – дом, целая усадьба на заброшенном острове, похожем на край земли. Сильней ускоряет шаг, начиная махать руками от неловкости, так как заранее проигрывает ситуацию знакомства. Смотрит на себя со стороны: пьяный или, скажем так, не совсем тверезый, помятый незнакомец, стучащий или – о, ужас! – звонящий в запертые ворота, устраивающий побудку жильцам, которые никого, кажется, и не ждали.

Но, может быть, не надо торопиться. Алистер залезает в карманы, устраивая ревизию наличности. Так мысль его расходится в разные стороны: одним полушарием он еще здесь, все ближе и ближе к пятну у линии горизонта, оказывающегося забором, но другим – он уже снова в Венеции: собирает чемоданы и спешит на самолет…

Кстати, на возвращение в город, кажется, не хватит. Идешь, печатая шаг. С каждым метром приближаясь, ну да, к человеческому жилью, «находящемуся в превосходном состоянии».

С каждым метром все сильнее впадая в нравственные мучения от неизбежной неловкости, впрочем (это так Алистер себя уговаривает) ничем не угрожающей здоровью и не подрывающей «основы жизни».

Итак, густой сад с множеством деревьев, невозможный в Венеции, где деревьев, кажется, вообще не видно, все окаменело давно, с декоративными лианами и заснувшими до весны цветами. Их, впрочем, почти не видно из-за глухого забора, строгого, но непреклонного.