Максим Черкас - #LiteraNova. Сборник

Мой сын ничего не сказал. Он просто посмотрел на меня.

– Это одеяло слишком грязное, малыш. Тебе это не нужно, – сказал я.

– Мне его подарили, и только я могу это решать, – серьезно ответил мальчик.

– Ты слишком мал, чтобы что-то решать.

– Это волшебное одеяло, самое удивительное из всех, когда-либо созданных на свете. И теперь оно мое, – прошептал он и заплакал.

Я отвернулся. Гнусный старик запудрил мозги моему ребенку. Глупые опасные иллюзии. Мама умерла, и что бы ему ни снилось под этим одеялом, это не имеет значения.

Мне стало слишком жарко, в висках стучало, руки дрожали. Нужен был воздух, нужна была вся сырость и слякоть мира. Я буквально выбежал из дома и пошел бесцельно бродить по улицам. Я ходил несколько часов и думал о том времени, когда мы не ведали печали и могли позволить себе мечтать о маленьком домике на морском берегу, о новых неведомых странах и бабочках, да, о бабочках…

Когда я вернулся, сын уже спал, накрытый, разумеется, заколдованным одеялом старика. Это совсем не удивило меня. Наверное, он выбежал после моего ухода и проверил мусорный бак. Значит, одеяло не взял даже бездомный.

– Поднимайся! – скомандовал я.

В волосах его был тополиный пух, непонятно откуда взявшийся осенью. Удивленный спросонья, мальчик приподнялся над подушкой и замер. А я кричал на него. Кричал про старика, про мусор, про микробов, живущих в старых тканях, про то, что за окном страшное время года, что справедливости нет, и счастья нет, и меня больше нет, потому что я не знаю, не понимаю, зачем и куда, и многое-многое другое…

А он вдруг встал на кровати и накинул мне на плечи одеяло. И вся тяжесть моих мыслей мгновенно улетела прочь.

– Пожалуйста! Ты должен мне поверить, – сказал сын.

Той ночью, заснув под старым лоскутным одеялом, я увидел удивительный сон. Бескрайнее поле ромашек, морской берег цвета топленого молока и густой лес, пропитанный утренним светом. Мир пах свежескошенной травой и летним дождем. А небо было ясным и нежным, как первый год жизни. А потом вдруг закружились листья, и прохладные снежные перья упали на бирюзовые волны. В каждой травинке, в песчинке каждой я чувствовал пульс Творца. Надо мной летали бабочки с полупрозрачной радугой крыльев, с которых сыпалась звездная пыльца и опускалась на ресницы. Они летели к дому на берегу моря, где меня уже ждали.

– Что за одеяло вы подарили моему сыну? Откуда вы его взяли? – с порога выдохнул я.

– А-а-а, вы спали под ним?

– Спал…

Старик улыбнулся. Он больше не казался мне уродливым. И морщины на его лице были совсем незаметны, и тембр голоса стал низким и приятным.

– Так ли это важно? – сказал старик. – Мне подарили его, когда умерла моя дочь. И я тоже спросил, откуда оно. Так же, как и вы.

Старик налил мне чашку чая. Я и забыл, насколько это может быть вкусно.

– Я слышал, что этому одеялу очень много лет, и каждый лоскуток – это судьба человека. Мне говорили, что там есть частички плащаницы. Той самой, в которую завернули Христа. Или оно связано с пророком Мухаммедом или с Буддой… Сейчас не могу сказать точно, и вряд ли это нужно. Просто очень важно знать, что… Важно знать, где ваши близкие.

Старик рассказывал о рае. В чашке янтарного чая мне виделось море и бабочки. Моя жена держала меня за руку. Я чувствовал ее всем своим существом, и там, где она сейчас, настоящий покой и счастье. Я знал это.

Прошло совсем немного времени, когда однажды мы с сыном вышли на улицу и увидели женщину в черном платье. Серое лицо, потухшие глаза, безразличный медленный шаг и невыносимо худые руки, сжимавшие мятый воротник.

– Пап, я схожу за нашим одеялом? – спросил сын.

– Нет… Зачем…

– Папа, я схожу за нашим одеялом.

– Сынок…

– У нее большое горе, разве ты не видишь?

Я внимательно посмотрел на сына, подошел к женщине и тихо сказал:

– Я должен… Должен вам кое-что подарить.

Последнее, что он отчётливо помнил, это то, как гранёный штык его трёхлинейки почти на половину легко вошёл в серо-зелёное сукно между двух верхних пуговиц. Даже мысль мелькнула: «Так легко?!». А потом всё погасло.

Он поднялся в первую свою атаку вместе с другими. Страх сковывал его движения. Дикий, животный страх требовал остаться в спасительном окопе. Но все поднялись вслед за лейтенантом, а он всегда был как все. Так его учили с детства: «Только вместе мы сила, только вместе нас не победить!» Грянувшее «Урааа!» утонуло в грохоте разрывов. Сначала невнятные хлопки миномётов и глухие удары пушек где-то впереди, и через секунду снаряды вздымали снежную пыль с комьями мёрзлой земли. Уши тут же заложило от удара взрывной волны. Ни выстрелов, ни криков он уже не слышал. Какое там «Ура!», он просто орал во всю силу лёгких, заглушая этим криком свой страх и желание рухнуть в сугроб, спрятаться в нём от всего этого ужаса.

Вообще-то, он был готов умереть геройски в бою, но всё равно боялся. Боялся получить пулю ещё там на бруствере окопа, когда выскочил вместе со всеми. Боялся погибнуть, не уничтожив ни единого врага. Но его пуля досталась Сашке из Воронежа. Тот чуть опередил, и неуклюже ткнулся головой в снег. Все бежали вперёд, рассуждать не было времени. Уже где-то посреди нейтральной полосы рвануло совсем рядом, подняв в воздух сразу четверых ребят из взвода. А ему опять повезло. Только отшвырнуло волной, обдало вонючими газами. Поднялся и снова побежал вперёд. Голова гудела как колокол, а в ней лихорадочно билась одна мысль: «Скорее бы, скорее бы их передний край!» А когда он отчётливо увидел серые каски и вспышки выстрелов, рванул ещё быстрее, чтобы его не срезал автоматной очередью тот очкастый немец. У самого немецкого окопа он споткнулся, и очередь, предназначенная ему, прошла над головой. Кубарем свалился на промахнувшегося немца. Отскочил как ошпаренный и, не разбирая, ткнул штыком куда-то в сторону вражеского солдата. И лишь в последний момент удивился: «Так легко?!»

Равнодушные колючие звёзды смотрели на него с чёрного безлунного неба. Он видел их сквозь смёрзшиеся ресницы правого глаза, левый не открылся совсем. Не было ни боли, ни страха. Лишь тишина, темень и холод окружали его. Свет этих морозных звёзд всё-таки пробудил искру сознания: «Вот она какая, Смерть. Темно и тихо. Совсем не страшно. Просто темнота и всё позади». Он хотел вздохнуть с облегчением, но не получилось. Рот был забит грязью, на зубах противно заскрипел песок. Попытался выплюнуть изо рта эту гадость. Повернул голову и внезапно взвыл от нестерпимой боли. Она вонзилась в него как штык. В безумном крике он израсходовал всё содержимое лёгких, и поперхнулся на вдохе обжигающим ледяным воздухом. Закашлялся взахлёб, и только теперь понял, что жив. Это открытие так удивило его, что даже боль отошла на второй план. «Жив! Так это не смерть?! Я живой!» – обрадовался он, но тут же понял, что ранен, и вновь потерял сознание.