Игорь Свинаренко - ВПЗР: Великие писатели Земли Русской

– Я к социализму не отношусь так воинственно. Мне кажется, что это красивая человеческая идея. Но почему она кончается кровью? Пока мы не готовы к ней…

– Ну, все дело тут, я думаю, в принуждении. И колхозы, и лагеря – хорошо, была б добровольность! Хочешь в лагерь – запишись в зэки и сиди себе 25 лет. Захотелось тебе коллективной собственности – иди в колхоз. Считаешь, что надо все поделить поровну – раздай свои деньги бедным. Но если ты начинаешь чужое делить, тут-то тебя надо срочно остановить и примерно наказать.

– Вот скажите, Светлана… У вас иногда идет «г» русское литературное, а иногда – фрикативное. Такой разброс туда-сюда.

– Да. Но я и не прислушиваюсь особо к себе. Но знаю, что у меня много неправильных ударений. Вообще Сталин же сделал «наркомовку», тот белорусский язык, который у нас сейчас, – он же не настоящий! Был настоящий, но Сталин его испортил. Совсем другой язык стал… Он теперь больше похож на русский. Другие ударения…

– Так у вас в основном фрикативное «г»?

– Думаю, что да.

– Вот что мне еще приятно в вашем награждении. Смотрите, из русских нобелевских лауреатов (по литературе) у двоих было фрикативное «г» – это Шолохов и Солженицын. У третьего – Пастернака – этого не было, ну так он и от премии отказался, так что… Что касается Бунина, точно не знаю, но это Воронеж, а фрикативное «г» уже в 150 км от Москвы начинается. Чехов не успел получить «Нобеля», но и он наш, парень из Таганрога, с юга. И вот теперь – вы!

– А еще же Горбачев.

– Ну, у него не по литературе премия, но давайте вставим и его в этот список! Фрикативное «г» – его пора бы уже сделать нормой. Так говорят и говорили люди, которые прославили русскую словесность! Но вот сидят какие-то безвестные клерки в институтах и министерствах и навязывают нам эту столичную «г»… Спрашивается – на каком основании? С чего вдруг? И еще. Вы ведь белорусский знаете.

– Ну да. Я его понимаю, читаю.

– Вас когда спрашивают по-белорусски, вы отвечаете на русском. Барьер? Стесняетесь?

– Не стесняюсь. На белорусском я могу говорить, но я поняла, что в нем не буду равна себе. В белорусском я не так свободна, как в русском.

– Вы не хотели уезжать из Белоруссии в эмиграцию. Долго. Но потом у вас начали душить диссидентов, и вы таки уехали…

– Начали душить. Но причина другая была. Понимаете… Бывало, придешь на собрание, и писатели радостно говорят друг другу: «Слушай, как наши хлопцы дали этим ментам, аж кровь текла!» Тогда еще не было таких зачисток, как сейчас… Я посмотрела на нас со стороны и подумала: «Какой кошмар! О чем мы, писатели, говорим? Баррикады – опасное место для художника. Там человек исчезает, видишь только мишень в человеке». Я не хотела стать Демьяном Бедным! Я уехала, чтоб вернуть нормальное зрение. Потому что это было ужасно. Я тогда уехала (и Василь Быков уехал в то же время) и прожила на Западе 12 лет. Италия, Франция, Германия, Швеция. И действительно, та жизнь дала мне более широкий взгляд.

– Как это было оформлено?

– Там, в Европе, много организаций, которые занимаются писателями. Они дают квартиру, стипендию, переводчика. Я жила там, смотрела на чужую жизнь, много читала и писала, ездила на презентации своих книжек. Василь Быков там умер… Владимир Войнович вернулся. Что там делать? Вы не поймете ту жизнь. Она иначе устроена. Я вот тоже вернулась.

– Помните, Есенин объяснил, почему не остался в Америке: «Там не перед кем раскрыть свою душу». Вот предпочел повеситься на родине.

– Там все другое, за границей… Есть, конечно, интеллектуалы – но все равно таких глубоких разговоров, как у нас, они там не ведут. Я могла остаться во Франции, в Германии, мне предлагали. В Берлине у меня был кабинет с видом на озеро… Но я сказала: отдайте эту квартиру сомалийцу, которому действительно некуда вернуться, а я – поеду домой.

– Вы говорили, что одна из причин вашего возвращения – ваша внучка.

– Да, Яночка! Ей десять, она такая прелестная девчонка. Мы дружим! Родители, мне кажется, ее упустили: она не хочет читать. Я нашла сейчас ход такой, мне один друг посоветовал, который своего ребенка приучил к чтению, давая ему комиксы. Вот и я попробую этим путем зайти.

– Какая ирония судьбы – вы писатель и вообще нобелиатка, а внучка не хочет читать.

– Да, да, да! Я сама виновата: подарила ей планшет. Наверно, не надо было, это слишком рано, в таком возрасте.

– Значит, вы вернулись, чтоб проводить с ней больше времени.

– И с ней, и вообще – здесь мне лучше. А там – чужой мир. Ну что там? Другая жизнь. Не совсем наша. Ну и потом, тот жанр, в котором я работаю… Он такой, что мне надо быть здесь, с людьми.

– Помню, сколько-то лет назад в инете выступила ваша почитательница Маргарита Урицкая, сообщила, что, подначитавшись ваших книг, вернулась из эмиграции. Где она сейчас?

– Не знаю, где она теперь. В 90-е годы было много разговоров про будущее страны, людям было интересно жить! А сейчас… Кому интересно жить в путинской России, скажите? И тем более в Белоруссии? Мы же оказались ни с чем, не там, где думали. Не там, где хотели. Сейчас никому в голову такая мысль не придет, о возвращении, – это не девяностые годы!

– Многие сейчас говорят: «Уезжайте!»

– Да. Это абсолютно верно. Уезжайте – и как можно скорее. Из России, из Белоруссии. Как подрастает новая генерация – так выходит на площадь. Их выкидывают из университетов, они уезжают в Европу, есть разные программы западные. Уезжают – и всё, пропадают для Белоруссии. Находят там ниши для себя. Приезжают сюда, побудут неделю – и говорят: «Нет, не можем тут больше тут жить!» Быстро привыкают к тому, что там с людьми иначе разговаривают… По моей рекомендации отправили одну девушку в Германию, учиться. Говорит, что не хочет возвращаться. Меня иногда спрашивают – может, вернуться? Я говорю: Пока нет. Беру такой грех на душу… Есть надежда на новые времена, но когда они настанут? Наш, по-моему, без крови не уйдет.

– А мы с вами – живем здесь!

– Мы-то – да, а вот молодые… Они же молодые совсем… Я, кстати, спросила вашего Яковлева (основатель «Коммерсанта». – И. С. ), когда мы с ним встретились в Израиле: «Ну как вы тут живете, здесь же всё так провинциально! Я сама живу в провинциальной стране, но вы-то всё же из Москвы! Ну в крайнем случае, жили б в Берлине…» Он мне говорит: «Светлана, да здесь все, кто был со мной в Москве! Все тут! И еще больше приедет!»

– Журналистика и писательство – это кошка с собакой или болонка с бульдогом? Пропасть между ними есть?

– Смотря какая журналистика. Если она высокого класса, то сходится с литературой. Скажите, Игорь, а у вас нет четкого плана, по которому вы работаете? – вдруг спрашивает меня нобелиатка.