Олег Измайлов - Донбасс для «чайников». Не Украина и не Русь, боюсь, Донбасс, тебя, боюсь!

Вскоре после этого Ломоносов умер на операционном столе в Днепропетровске, Ведя сняли с должности по навету – кому-то из соратников не понравилось, что первый коммунист района, лично следит за строительством церкви в одном из окрестных сел, не доверяя строителям. Хозяина области Дегтярева перевели Киев с понижением в должности. А дорога между Лиманом и Славянском осталась. 28 километров отличного шоссе с двумя мостами. Правда, второй, автомобильный появился только через тридцать с лишком лет. А до этого ездили по плотине Славянской ГЭС, с большими порой очередями, потому что движение там одностороннее. Но это уже лишнее.

Вот и все, что хотелось на скорую руку рассказать о Красном Лимане. Автор не удержался и написал о «северных воротах Донбасса» больше, чем планировал в начале. Потому что вырос в этом замечательном месте, потому что оно того заслуживает. А в таких случаях всегда надо плевать на планы и писать то, что считаешь нужным. И все-таки… Автор не рассказал вам еще подробно о том, как однажды в Лимане в домике машиниста пролежал три дня в горячечном бреду писатель Андрей Платонов, отблагодаривший станцию Красный Лиман рассказом «Красный Перегон»,как другой писатель, отец советского нон-фикшн Александр Бек не написал ничего о Лимане, хотя только за этим и ездил сюда вместе с Платоновым. А еще можно было бы поведать вам, жаждущим знаний о Донбассе, почему краснолиманских машинистов на дороге звали «килками», а славянских – «балбесами». Но это можно будет сделать еще в рассказе о локомотивщиках депо Ясиноватая-Западное, которых зовут «гагаями». Но есть еще в Донбассе много городов, поедем-ка мы дальше и посмотрим на них.

Дорогая Муся!

Вчера в 6 часов утра я приехал в Лиман с рабочим поездом из Славянска (18 км). Было холодно, ночь я не спал (В Славянск из Москвы поезд пришел в 3 ч <���аса> ночи), и я простудился. В ж.д. поселке мне дали комнату, я лег в кровать и пролежал два дня. Сейчас мне лучше. Завтра осмотрю станцию, поеду на ФД до ст <���анции> Основа и обратно (350 км). Мне «повезло»: пропало два дня. Здесь, говорят, было тепло, а сейчас вьюга, мороз. Цейтлин – человек умный (правда, я с ним говорил минут 10), очень похож на свой образ в моем рассказе. Приеду – расскажу. Мне очень скучно, я совершенно один лежу вторые сутки. Но простуда прошла, завтра утром выйду и займусь делами.

Целую тебя и сына, твой А.

Андрей Платонов на склоне лет, wikipedia.org

В 1923 году на соляных рудниках Бахмута работал доктор Лев Борисович Шварц – крещенный еврей из Казани. И был у него сын Евгений, тоже, кстати, крещенный, и истово считавший себя русским.

Русский сказочник Евгений Шварц, основатель литературного процесса в Донбассе, http://www.anews.com

Настолько русским, что, получив погоны прапорщика императорской армии, не смог от них отказаться даже в 1918 году, и записался в Добровольческую армию, участвовал в знаменитом Ледяном походе, был ранен при штурме Екатеринодара, что и спасло его от гибели в последующих жестоких боях с красными, а для русской драматургии был спасен один из ее наиболее оригинальных творцов. Шварц покаялся перед Советской властью, и был прощен. Работал в Ростове, перебрался в Петроград, примкнул к литературной группе «Серапионовы братья», в которую, входили будущие «звезды» русской советской литературы – Замятин, Зощенко, Федин, Тихонов, Лунц, Слонимский.

В этой компании, формально направляемой Замятиным (который скоро эмигрирует из Советской России) и уже расстрелянным, но, конечно, незримо сидящим среди «Серапионов» Николаем Гумилевым, был еще один боевой офицер – Михаил Слонимский, с которым Шварц сдружился – свой брат прапорщик из вчерашних гимназистов. Но был среди них и постарше годами и чином – бывший капитан царской и полковой адъютант Красной армий Михаил Зощенко. Ему принадлежит самое четкое определение «серапиона»: «Я не коммунист и не монархист, не эсер, а просто русский».

Принципы принципами, но не забудем, что время было голодное. Нет, не так, – зверски голодное. И тут Шварц вспоминает своего старого отца, который служит врачом на соляных рудниках в Донбассе. «Миша, – говорит он другу Слонимскому, а поедемте в Донбассе, в Бахмут, поселимся у моего отца, старик будет рад, к тому же там есть такое понятие, ка полный паек, мы сможем там писать рассказы, не отвлекаясь на чекистские облавы…»

И они поехали. Но голод на Донбассе был не менее жестоким, и друзьям пришлось думать о заработке. И тут им повезло – в Донбассе, в котором до революции не выходила ни одна газета, открылось сразу несколько. Одна из них, с говорящим названием «Кочегарка»как раз в Бахмуте. Руководство газеты носилось с идеей приобщать к большой литературе массы трудящихся, издавать какое-нибудь литературное приложение. И тут – нате, как подарок небес являются в контору сразу два писателя. Да еще из революционного Петрограда, товарищи!

Так в Донбассе появился свой литературный журнал. Верней, поначалу это был альманах. Как мог он называться в краю освобожденных углекопов? – конечно, «Забой». Очень жаль, что совсем скоро его переименовали в безликий «Литературный Донбасс», а в хрущевский времена и вовсе окоротили, дав «оригинальное» имя – «Донбасс».

Его уже нет, этого прекрасного «Забоя», но в истории донбасской писательской организации навсегда остался примечательный факт – зачинателем ее деятельности был сказочник Шварц, сотворивший первое из своих «Обыкновенных чудес». Потом, уже в тридцатых здесь работал Борис Горбатов. А потом, а потом, по правде, уже громких имен не было в нашей краевой литературе. А если и появлялся кто, партийная машина бездушного и начетнического отношения к культуре, ломала его через колено. И такие самобытные литераторы как Ионин, Володин, Мартынов испытали это на своей шкуре в полной мере… Но об этом в другом месте. Нам пора в Краматорск, друзья мои!

Моя золотая, хорошая, любимая, чудесная Шурка!