Евгений Лесин - Лесин и немедленно выпил

– Ладно, ладно. Ты вот что лучше, ты расскажи, за что тебя в свое время из МГУ выгнали?

– По подозрению в уникальности.

– А если точнее, какая была, скажем так, официальная формулировка?

– «Самосозерцание на грани нарциссизма».

– Ну, ты прямо принц какой-то. Ты что – принц?

– Принц должен быть черным. Черный принц! Он должен быть датским, маленьким и нищим! Остальные принцы не в счет.

– Согласен. Так за что все-таки выгнали?

– Четверых убил, шестерых изнасиловал, короче, вел себя непринужденно.

– Но за такие непринужденности, Ерофеев, тебя ведь могли и посадить.

– Меня, прежде чем посадить, надо выкопать.

– Ты, значит, ничего не боишься – ни суда, ни следствия?

– Как надоело это шлепанье шампанских пробок, это щебетанье птах, эти белые фиалки и алые гвоздики – как хочется в каземат.

– Ты рассуждаешь как Петрашевский и Вера Засулич. Почему же ты не протестовал против чего-нибудь? не митинговал? не выходил на площадь с плакатами etc.?

– Интересно, как глядели бы на тебя, если б ты сейчас вот вышел в белом жилете с отворотами a la Робеспьер. Или, например, орал бы в переулке: «Долой Гизо! Да здравствует Реформа!»

– То есть – ты принципиально против политики. Принципиально хочешь так и оставаться внизу. А как же успех, как же подъем по общественной лестнице?

– Я остаюсь внизу и снизу плюю на всю вашу общественную лестницу. Да. На каждую ступеньку лестницы – по плевку. Чтобы по ней подниматься, надо быть жидовскою мордою без страха и упрека, надо быть пидорасом, выкованным из чистой стали с головы до пят. А я – не такой.

– Фффу! Веня, а если я – еврей?

– Я так и думал. Евреи иногда очень даже любят выпить… в особенности за спиной арабских народов.

– Ну вот. Прямо даже не знаю, что и сказать. Ты – шовинист? Ты против интернациональной дружбы?

– Всем отомстим. Полякам шею свернем за нашего Бульбу. Французам – понятно за что. Норвежцам – чтоб не ходили по нашим полюсам. Датчанам – за то, что прынца не уберегли. Жидам – за их вечность. Голландцам – за их летучесть.

– Какой же ты желчный, Ерофеев, какой жестокий. Может быть, ты и вправду кого-нибудь того – на тот свет отправил?

– Положа руку на сердце я уже отправил одного человека туда – мне было тогда лет… не помню, сколько лет, очень мало, но это все случилось дня за три до новолуния… так мне был тогда больше всего неприязнен мой плешивый дядюшка, поклонник Лазаря Кагановича, сальных анекдотов и куриного бульона. А мне мой белобрысый приятель Эдик притащил яду, он сказал, что яд безотказен и замедленного воздействия. Я влил все это дядюшке в куриный бульон – и (…) ровно через 26 лет он издох в страшных мучениях…

– Оставим ужасные подробности. Как говорил Михаил Лермонтов: твое грядущее, как прошлое, темно. Обратимся лучше к литературе. Ты сам – Ерофеев, герой твоей поэмы тоже Ерофеев. У тебя что, не хватает фантазии? Ты не можешь, что ли, придумать какую-нибудь сказку про дальние страны с экзотическими героями? Типа «Маугли», например.

– Рассказ о Маугли автобиографичен. Киплинг сам был вскормлен волками британского империализма.

– Ого! Вот ты и до доброй старой Англии добрался…

– Ну, с Британией нечего и сюсюкать. Уже Геродот не верил в ее существование. А почему мы должны быть лучше или хуже Геродота?

– Строг ты к зарубежью. Но хоть какая-нибудь страна в мире устраивает тебя? В Испании, например, есть что-нибудь, что тебе по душе?

– Три лучших гишпанских города: Мадера, Малага и Херес.

– Подожди, подожди… Ну, Малага – ладно. Херес-де-ла-Фронтера – тоже, в общем-то, ладно. Но Мадера – во-первых, не Мадера, а Мадейра, во-вторых, не город, а остров, а в-третьих, он же португальский! Как, кстати, и Порту (Porto).

– …(после паузы)… Царь Мидас, к чему бы ни прикасался, все обращал в золото, а в твоих руках все делается дерьмом.

– Не обижайся. Я со словарем только такой умный, а так – все бы перепутал: в Афинах бы был Периклес, в Риме – Брут. То есть наоборот, то есть нет, то есть тьфу! В общем, ладно. Вернемся к политике. Ты помнишь «оттепель», 1956-й год, ХХ съезд?

– В 1956 году стало известно, что Олег Кошевой был педерастом. Это послужило причиной фадеевского самоубийства.

– И все? Вся «оттепель» на том кончается? Ну, хорошо, бог с ней – с «оттепелью», а как же диссиденты? Как ты относишься к диссидентам?

– Диссидентов терпеть не могу. Они все до единого – антимузыкальны. А стало быть, ни в чем не правы. Цветочки не любят.

– А ты, значит, любишь цветочки? Что пользы в них? Кто и зачем будет их в наши дни собирать?

– Девушки должны собирать цветы, ибо это вырабатывает в них навык низко нагибаться.

– Да зачем тебе – цветы, девушки? Ты ведь один живешь, верно?

– Живу один. Так иногда заходят в гости разные нехристи и аспиды.

– Кстати, как ты вообще относишься к проблеме одиночества?

– Человек не должен быть одинок – таково мое мнение. Человек должен отдавать себя людям, даже если его и брать не хотят.

– Ты думаешь – такова жизнь? А что такое, в сущности, жизнь?

– Стремительное превращение сопляка в старого хрена.

– Точно. Стремительное. Может, ты еще что-нибудь хочешь сказать о жизни?

– Один мой знакомый говорил: жизнь человеческая что детская рубашонка: коротенькая и вся в говне.

– Грустные слова говорил твой знакомый. Значит – «человек смертен»?

– «Человек смертен» – таково мое мнение. Но уж если мы родились – ничего не поделаешь, надо немножко пожить… «Жизнь прекрасна» – таково мое мнение.

– Да ты оптимист, Веня. Ничто тебя не берет?

– Я бросался подо все поезда, но все поезда останавливались, не задевая чресел. У себя дома, над головой, я вбил крюк виселицы, две недели с веточкой флёрдоранжа в петлице я слонялся по городу в поисках веревки, но так и не нашел. Я делал даже так: я шел в места больших маневров, становился у главной мишени, в меня лупили все орудия всех стран Варшавского пакта, и все снаряды пролетали мимо.

– Молодец. А что-нибудь по-настоящему светлое, действительно хорошее в твоей жизни было? Какое у тебя САМОЕ ПРЕКРАСНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ?

– Мой малыш, с букетом полевых цветов, верхом на козе. Возраст 153 дня.

Здесь надо бы – паузу. А впрочем, смахнув слезу рукавом – поехали дальше:

– Коли уж зашла речь о детях – что ты считаешь главным в воспитании юношества?

– С детства приучать ребенка к чистоплотности, с привлечением авторитетов. Например, говорить ему, что святой Антоний – бяка, он никогда не мыл руки, а Понтий Пилат наоборот.