Владимир Гришин - Энергетические войны – 2

Большинство домов, в том числе и моего приятеля – профессора университета, было сделано из фанеры с промежутками между стен, в которые проникали белки и крысы и громко царапались по ночам. К этим неказистым строениям я был готов, читая накануне поездки книгу И. Ильфа и Е. Петрова «Одноэтажная Америка». Безусловно, думалось, что с тех пор, когда в эту богатейшую страну путешествовали наши великие одесситы, их земляки, захватившие многие командные высоты в этом «плавильном котле» наций, сумели многое поправить. Оказалось, не сумели, не поправили, как любит повторять Анатолий Борисович. Вероятно, где-то и для кого-то многое стало лучше и сверхкомфортабельнее. Но не у всех. Как писали наши одесско-сиамские близнецы, сросшиеся, кажется, не только мыслями, но и телами: «Нью-Йорк – город пугающий. Миллионы людей мужественно ведут здесь борьбу за свою жизнь. В этом городе слишком много денег. Слишком много у одних и совсем мало у других. И это бросает трагический свет на всё, что происходит в Нью-Йорке».

Вот их описание восьмидесятилетней давности: «Газетчики кричат так, что, по выражению Лескова, надо потом целую неделю голос лопатой выгребать. Мы шли по узким вонючим улицам. Ночлежный дом Армии спасения – горьковское «На дне» в американской постановке. В гостинице коридоры узкие, комнаты маленькие, потолки невысокие. Заказчик ставит перед строителями задачу – втиснуть в небоскрёб как можно больше комнат». Немало подобных произведений архитектуры я увидел и в нынешнем главном городе мира. Но, что бросается в глаза, и резко отличается от былого – небывалая высота и размеры вестибюлей. Кажется, что заносчивые американцы поняли свою промашку с маломерками. Но так как основные критиканы никогда не будут проживать в дорогущих небоскрёбах, и судят о них только по первым этажам, назойливо попадающим в их поле зрения, они и заказали непостижимые по шику и по помпезности входные апартаменты. При виде этих хором так и лезет в голову мысль: «Они же очень рациональные люди. Зачем же им такое дурное расточительство. В этих пустотах можно разместить десяток наших весьма экономных кампаний. Хотя и у них появляются подобные замашки. Дурной пример – заразителен!»

А вот другое наблюдение наших классиков, казалось бы, ушло в небытиё. Речь шла о еде: «Как же получилось, что богатейшая в мире страна, страна хлебопашцев и скотоводов, золота и удивительной индустрии, страна, ресурсы которой достаточны, чтоб создать у себя рай, – не может дать народу вкусного хлеба, свежего мяса, сливочного масла и зрелых помидоров? Мы видели под Нью-Йорком пустыри, заросшие бурьяном, заглохшие куски земли. Здесь никто не сеял хлеб, не заводил скота. Мы не видели здесь ни наседок с цыплятами, ни огородов. Видите ли, – сказали нам, – это просто не выгодно. Здесь невозможно конкурировать с монополистами с Запада. Где-то в Чикаго на бойнях били скот и везли его по всей стране в замороженном виде. Откуда-то из Калифорнии тащили охлаждённых кур и зелёные помидоры, которым полагалось дозревать в вагонах. И никто не смел вступить в борьбу с могущественными монополистами.

Но в Америке дело народного питания, как и все остальные дела, построено на одном принципе – выгодно или не выгодно. Какому-то дельцу выгодно продавать жевательную резинку – и народ приучили к этой жвачке. Кино выгоднее, чем театр. Поэтому кино разрослось, а театр в загоне».

Хотя и в единичном экземпляре, я сумел убедиться в обратном. Мы высадились с парома на берег Манхеттена, и вдруг в углу портового парка я увидел вроде бы старого знакомого-огород, обнесённый специфической кустарной загородкой. Мой сопровождающий объяснил, что этот участок передан вьетнамцам для выращивания лука и других овощей. Ну, конечно же. Сколько подобных огородов я встречал в Союзе и даже пользовался их продукцией. Но как могли американцы ради свеженькой зелени для народа пойти на разбазаривание безумно дорогой земли в центре Нью-Йорке, из-за чего они громоздят такие страшные и вредные для здоровья небоскрёбы. Вероятно, принципиально изменилось отношение властей к своему народу. Я уже почти согласился привести в книге этот свой неожиданный вывод, но в это время по телевизору выступил наш главный санитарный врач Г. Онищенко и заявил, что мы прекращаем покупать американское мясо. Оказывается, они применяют какие-то там химикаты для ускорения роста скота, которые одновременно могут плохо влиять на здоровье человека. Так что горбатый капитализм только могила исправит. Они могут спрятать свои попытки обмануть, но никогда не примут на вооружение наш социалистический лозунг: «Всё во имя человека, всё во благо человека». У них свои правила поведения, как говорилось в «Одноэтажной Америке»: «Те деньги лучше, которых больше».

Интересно, как закончили эту часть рассказа известные советские путешественники: «Мы всё время чувствовали непреодолимое желание жаловаться и, как свойственно советским людям, вносить предложения. Хотелось писать в советский контроль, и в партийный контроль, и в ЦК, и в «Правду». Но жаловаться было некому. А «Книги предложений» в Америке не существует. Поэтому люди едят мороженое мясо, солёное масло и недозревшие помидоры». Нам всё твердят, что в СССР не было гражданского общества. Что наши люди сидели, словно набравшие в рот воды, боясь хоть как-то покритиковать действие властей. А вот простые слова И. Ильфа и Е. Петрова, да и само их творчество, выдают этих болтунов с головой.

Как энергетик, я, безусловно, интересовался в Штатах моментами, связанными с этой специальностью. Конечно, трудно было изучить глубины состояния отрасли. Но, находящиеся на виду такие элементы, как электростолбы, по которым были проложены многочисленные трассы для подачи электроэнергии, телефонные кабели, провода уличного освещения и ещё что-то другое, по нашим нормам давно следовало бы заменить. Они были все изъедены жучком, не имели пасынков, были наклонены. Как будто специально для проверки их устойчивости, на многих из них ещё взгромоздили и тяжёлые трансформаторы. При первом небольшом снегопаде в провинции попадало немало таких ветеранов времён чикагской мафии.

Кстати, и сегодня эта эпоха далеко не ушла. Один любезный знакомый полдня возил меня по Вашингтону, объяснял, что и где находится и предупредил, что вечером лучше одному не гулять. Трудно было в первый день предчувствовать, когда станет темно. Да ещё в прекрасных музеях города, которые также заслуживают всяческой похвалы. Когда я вышел из одного из них, на улицах было пустынно и темно, тускло горело освещение. Я шёл совершенно один, но вскоре почувствовал, что ко мне пристроился конвой из трёх человек. Конечно, это могло и показаться после устрашающих рассказов, но мои попытки оторваться от парней, свернуть в другую улицу не помогли. Почти бегом я поравнялся с въездом в Белый Дом и неожиданно свалился ногой в канал, который проложили в асфальте, вероятно, для прокладки дополнительного телефона к президенту Обаме. Никаких предупреждающих ограждений не было. Падение моё сопровождалось грохотом, заодно и болью, но я этого не замечал, так как увидел, что от трёх соседних гостиниц ко мне бежали на помощь негры в форме швейцаров, и обрадовался им, как спасителям. В то же время мои преследователи не спеша удалялись, а потом куда-то быстро свернули в сторону. Всё кончилось благополучно. Но на следующий день я на всякий случай в «Музее шпионов» купил очки заднего вида, чтобы уверенно наблюдать, что происходит за спиной.