Дмитрий Шорскин - Грозовые облака. Избранное

Заберешь себя из сердца,
Серым взглядом больно ранишь.
Чувств твоих ко мне Освенцим
Пообточит моим грани.

На тебя гляжу и глажу
Нежным взглядом то, что вижу:
Верю, ты придёшь и даже
Скоро будешь много ближе.

Каждый гений в своём Отечестве,
Но у каждого царь в голове…
Каждый верит, но каждый мечется
От себя же и снова к себе…

Каждый думает верно, правильно,
Ну а делает так, как даст Бог:
Начиная труды с заглавия,
Дальше будет читать эпилог.

Наше время – вещь не учётная,
Как река с гор, упрямо течёт,
Век, год, месяц, день, час – к чему оно?
Нечет-чёт, нечет-чёт, нечет-чёт…

Каждый знает: завтра наступит, и
Каждый верит, что «завтра» – спасёт.
Только пульс часов не оступится:
Нечет-чёт, нечет-чёт, нечет-чёт…

Хорошо бы не ведать статистики
И не знать про кривую преступности,
Верить в Малдера, связность с мистикой,
Улыбаться от счастья и глупости.

Посидеть во дворе с Николаичем,
Пива взять и, конечно же, «Невского»,
Вспоминать, сколько выпито давеча,
Песни петь под гитару не резкие.

Только разум уже не изладится,
Только память уже не излечится…
Есть которые помнят и маются,
И от этого несколько легче всем.

Пол-литра жизни в жестебанке,
Полмира выпивает жизнь,
И, веря предсказаньям Ванги,
Не верит в то, что под ножи
Немного пьяного патологоанатома
Реальнее намного им попасть,
И, разложившимся впоследствии на атомы,
За разложенье своей печени не ратовать,
Понять себя всего, как мира часть…

К чему слова? Они – пустые звуки,
А если даже думать перестал,
То смысл долгой и больной разлуки
Лишь выяснить, что сердце – не металл.

Сердце ёрзает в грудине,
Будто просится наружу.
Я полжизни в паутине:
Выжат, выжжен и не нужен.

Трепыханием тщедушным
Приближаю к себе жала,
А канаты – равнодушны,
Держат в сети, что попало.

Нет конца и нет начала,
Жёлтый диск на фоне синем…
Между «медленно» и «мало»
Сердце ёрзает в грудине.

Не зазвенят в ушах колокольчики
Со звуком хрустального бокала,
Разбитого на счастье…
О, Боже, ты сам выбил из моей головы этот малиновый звон!
Представляешь ли ты боль чеки,
Вырванной из гранатового запала?!
Просто проволока… Без которой на части
Уничтожается и сгибается в три погибели целый мир нужных ей и зависимых форм….

Всё: Эдем, жизнь Адама и Евы – бред!
Смотришь вниз, словно в лунку рыбак!
Ты за яблоко кислое, левое,
На мой род сроду вешал собак…

А теперь вычищать пол коленями
И ласкать ртом поверхность икон?!
Даже сын не дождался спасения!
Что про нас говорить… С сердца вон!

Иду один. Морозно. Замело. Ни улиц, ни тропинок, ни границ.
Светло от снега и поэтому фонарь не нужен путнику в ночи…
Снег жирно-белый, как парноё молоко, лёг изразцом стекла светлиц.
А слышно – всё! И слышно всем, как скорый поезд по путям в Москву стучит…

За перекрёстком очень юный пёс замёрзшей лапой трогает сугроб —
Он ищет землю, пищу и траву (которая ещё вчера была).
А мне смешно до леденящих слёз, а я смеюсь – и по спине озноб,
Кричу ему: «Малыш! Шальной!! Пока ты спал без задних лап, пришла зима!!!»

Когда мне не хватает кислорода
И голова на стебель тела клонится,
И сердце с перебоями стучит,
На червяка воспоминания бессонница,
Как глупую рыбёху тихой речки, с успехом душу почерневшую удит.
И боль крюка конвульсией по телу,
Через гортань – и в мозг
Мгновенно… И с ходу
Разум замирает омертвелый,
Живет лишь память, плавкая, как воск.
Теплеет…
Разливается по венам…
Агония, форсаж,
Всё на пределе…
Минутная победа – злой мираж,
Который пропадая злее зреет,
Взрывает дикой болью спальни стены
И кинохроники на простынь мою стелет —
Воспоминаний сладко-горьких блажь.
А чёрный пепел
От сожжённых писем
Над головой по комнате кружит,
И мозг скульптуры рефлексией лепит,
Которых вид – до смерти ненавистен,
А завтра – день. И снова нужно жить…

Окна колодец тихий и бездонный
По неба скатерти лишь апельсин луны
Творец с ладони на ладонь, играя, гонит,
Чтоб мир ночной был менее уныл.

Один. Уже спокойней сердце бьётся.
«Бесценна жизнь» – два смысла… Две судьбы…
И ничего с рассветом не вернётся,
Добавится лишь тяжесть головы.

И в душу заберутся злые кошки,
Чтоб изнутри её скрести потом,
Катать клубок воспоминаний по дорожке,
Соединяющей два центра разных форм.

И вот я снова знаю вкус и запах,
И всё, и снова нет тебя родней…
Не помню! Знаю!!! Помнить – участь слабых
И недалёких… От тебя… Людей…

Не остановишь маятник вселенной —
Движенье в «было» переводит «стало»…
Я посвятил бы это всё тебе наверно, но
В стихах ты ничего не понимала.

Никогда.

Мне многое давно уже не хочется…
Люблю работу… И друзьями жив,
Которые ломают одиночество
Бескрайнее, как поле дикой ржи…

У одиночества тяжёлая рука,
И на помине смерть уже легка —
Всё замерло… И вечно ждать звонка
В пустой квартире…
Допит настоя горького стакан:
Всегда один рецепт у мужика
Чтоб не случилось…
Звезда упала… Счастье загадать
Опять не вышло…
Наелись слухами и непонятной правдой досыта…
Плечо бы… Улыбнуться… Поддержать…
И позвонить… Но в трубке ясно слышно,
Что абонент уже давно вне зоны доступа…
И некому, и нечего сказать.

Ты как весенний, чуть окрепший, листик,
Упавший на поверхность грязной лужи,
Во время ветра, интереса для…
Как холст Куинджи, повинуясь кисти,
Смешаешь краски и тоскою вскружишь
Вселенную и собственно меня…