Геннадий Потапов - Николай II. Святой или кровавый?

Е. Прудникова пишет: «Начиная с 1910 года казенные заводы регулярно проваливали военные программы, и Россия вступила в Первую мировую войну абсолютно к ней не подготовленной. Мобилизационного запаса снарядов хватило на четыре месяца, а потом русские солдаты с тоскливым ужасом слушали немецкую канонаду, на которую им нечем было ответить. Мобзапас винтовок был около 5 млн штук, при том что число мобилизованных первой очереди насчитывало 7 млн человек. Уже к ноябрю 1914 года дефицит винтовок достигал 870 тысяч, а промышленность могла дать не более 60 тысяч штук ежемесячно. Люди были, но не было оружия.

„Выручили“ – если можно так сказать – частные военные заводы. Они-то снаряды давали, но… в три – пять раз дороже, чем казенные. Созданное весной 1915 года Особое совещание по обороне распределяло заказы с щедростью необыкновенной – надо полагать, что и „откаты“ там были экстраординарные. Московское текстильное товарищество Рябушинского официально имело 75 % чистой прибыли (а сколько неофициально?). Но это еще скромненько, а у тверской мануфактуры было уже 111 %, меднопрокатный завод Кольчугина принес за 1915–1916 годы свыше 12 миллионов прибыли при основном капитале в 10 миллионов. Капиталисты наживались на войне с редкостным бесстыдством…»

А что же «хозяин земли русской», имевший полную власть над своими подданными? А ничего! Начальник Главного артиллерийского управления генерал Маниковский привел в своих воспоминаниях диалог с царем следующего содержания.

«Николай II: На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии.

Маниковский: Ваше величество, они и без того наживаются на поставке на 300 %, а бывали случаи, что получали даже более 1000 % барыша.

Николай II: Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.

Маниковский: Ваше величество, но это хуже воровства, это открытый грабеж.

Николай II: Все-таки не нужно раздражать общественное мнение» 126.

Тем не менее даже «чистое» «общество» не оценило лояльности монарха и радостно приветствовало его отречение в феврале 1917 года, продолжая грабить страну уже без него.

За все расплачивалась армия – мобилизованные и кое-как обученные, но при этом основательно битые русские мужики. Сразу после начала Первой мировой войны в городах царил патриотический энтузиазм. На улицах собирались толпы митингующих, попутно громили немецкие магазины… Газетчики изощрялись в выражениях «верноподданного» патриотизма. В деревнях же все было иначе.

«Свой протест и нежелание воевать многие ратники и ополченцы, подлежащие явке для отбытия повинности, выразили тем, что вообще не явились к освидетельствованию на призывные участки. Только по Ардатовскому уезду Симбирской губернии в списках не явившихся на призывные участки в первые дни мобилизации 1914 года значилось 222 человека… Всего, по сведениям Управления Казанского военного округа, на сборные пункты в начале августа 1914 года не явилось без уважительных причин 22 700 человек. Кроме того, заявили себя больными 173 809 человек, или 28,4 % всех призываемых по 14 уездам округа… О том, что заявления о болезни носили характер предумышленной симуляции, видно из следующего: при общем числе (указано выше) заявивших о болезни, 40 % из них подали заведомо ложные сведения, и только 45,9 % переосвидетельствованных были признаны негодными к военной службе» 127.

Дальше продолжалось не лучше. Вот как оценивал состояние армии близко стоявший к военному делу председатель Государственной думы Родзянко: «Справедливость требует указать, что симптомы разложения армии были заметны и чувствовались уже во второй год войны. Пополнения, посылаемые из запасных батальонов, приходили на фронт с утечкой 25 % в среднем, и, к сожалению, было много случаев, когда эшелоны, следовавшие в поездах, останавливались ввиду полного отсутствия состава эшелона, за исключением начальника его, прапорщиков и других офицеров».

Вот лишь один, наиболее характерный случай массового оставления воинской части. «В сентябре 1915 года из Симбирской дружины ополчения, находившейся в Ашхабаде, было направлено 300 солдат в 158‑й пехотный запасной батальон. Из этих 300 солдат к месту назначения прибыли всего три человека при пяти конвойных. Остальные 297 человек сбежали, из них 166 человек прибыли в Ардатовский уезд. Командир батальона просил ардатовского исправника принять меры к розыску и возвращению в батальон солдат, самовольно оставивших службу» 128.

Стоит ли удивляться? Если горожане хотя бы приблизительно представляли себе причины войны – так, как их объясняли газеты (надо защитить братушек сербов от австрийцев и отбить Константинополь у турок, да и вообще германцы сами напали), – то для неграмотного мужика все это было полной тарабарщиной. Генерал Брусилов в воспоминаниях писал:

«Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герец-перц с женой были убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы – не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать, было совершенно неизвестно» 129. И из-за всей этой галиматьи почему-то должны были мучиться и умирать русские мужики на фронте и их семьи в тылу.

В ХХ веке русская армия преуспела лишь в войне с собственным народом. Что касается внешнего супостата, то похвастать было особо нечем. Великий князь Николай Николаевич так великолепно провалил командование армией, что царь был просто вынужден его снять. Николай стал главнокомандующим сам – но тоже особого успеха не добился.

Военные неуспехи дополнялись полным расстройством снабжения. На военных поставках не обогащался только ленивый, и уж совсем ленивый при этом не воровал. А расплачивались за все солдаты в окопах.

«Уже через два-три месяца после начала войны в войсках стал ощущаться недостаток в одежде и обуви. Причина традиционна: до войны об этом (как и о многом другом) „не подумали“. По данным Военного министерства, в 1915 году армия получила лишь 64,7 % потребного количества сапог. Солдат обували в ботинки, но и тех не хватало. Тогда в ход пошли лапти. Солдаты с фронта писали: „Ходим наполовину в лаптях, над нами германец и австриец смеются – возьмут в плен кого в лаптях, с него лапти снимут и вывесят на окоп и кричат – не стреляйте в лапти свои“; „солдаты сидят без сапог, ноги обвернуты мешками“; „привезли лаптей два воза, доколе вот такой срам – войско в лаптях – до чего довоевали…“» 130

Продовольственное снабжение армии также все более ухудшалось по мере роста хозяйственной разрухи в стране. За время войны правительство несколько раз сокращало нормы продовольственного снабжения, урезало солдатский паек. К апрелю 1916 года норма выдачи мяса солдатам сократилась в три раза (в связи с этим было введено три рыбных дня). Часто рыба выдавалась испорченной и непригодной к употреблению. Крупы заменялись чечевицей. Солдаты писали: «…Недостаток питания, а кроме того, хищничество нашего командира, который по крошкам грабит и отнимает у солдат и то, что отпущено казной. Начальство не входит в нужды солдат, не спрашивает и не опрашивает солдат, какая их жизнь и как довольствуют их». «Воруют все, начиная с кашевара и кончая, наверное, заведующим интендантством. Это же, черт их знает, через сколько рук пройдет все полагающееся нам, и к каждым рукам все пристает и доходит до нас совершенно скудное и плохое» 131.