Борис Ширяев - Люди земли Русской. Статьи о русской истории

Учение А. С. Хомякова – первое проявление осознания себя русской национальной интеллигенцией, впервые высказанный ею отказ от подчинения культурной агрессии Запада, критическое, а не рабское отношение к нему.

В те годы полного преклонения русской общественной мысли перед философией Гегеля только А. С. Хомяков осмелился свободно проанализировать его систему и установить ее главную ошибку: «Корень общей ошибки Гегеля лежал в ошибке всей школы, принявшей рассудок за целостность духа. Вся школа не заметила, что, принимая понятие за единственную основу всего мышления, разрушаешь мир», писал Хомяков, а отношение к учению Гегеля И. Л. Солоневича всем нам хорошо известно по его статьям. Созвучие обоих этих величин в данном случае ясно.

Итак, А. С. Хомяков и И. Л. Солоневич кладут в основу исторического процесса дух народа, душу национального организма, а интеллект, рассудок считают лишь частью этого целого. Функции этого рассудка выполняет группа интеллигенции, но эта интеллигенция выражает народное мышление лишь тогда, когда сама тесно слита с духом народным, а не оторвана от него и не подчинена внешним чуждым влияниям, как это произошло у нас в девятнадцатом веке и не изжито еще до сих пор. Снова созвучие в одном из главных наших тезисов, т. к. выявление и организацию национально-русской монархической интеллигенции И. Л. Солоневич считает главнейшей задачей нашего Движения.

Но интеллигенция нации – лишь выразитель, оформляющий народное мышление, а носитель, создатель этого мышления, по учению Хомякова, русский «хлебопашец» или, как говорим мы теперь, крестьянин, тот самый «мужик», в котором И. Л. Солоневич видит главного строителя государства Российского в прошлом, настоящем и будущем, основную динамическую созидательную силу исторического процесса.

Отсюда необходимость пересмотра всего нашего прошлого, всей нашей научной историографии. «Из-под вольного неба, от жизни на Божьем мире, среди волнения братьев-людей книжники гордо ушли в душное одиночество своих библиотек, окружая себя видениями собственного самолюбия и заграждая доступ великим урокам существенности и правды», – говорит А. С. Хомяков. А не то же ли самое иными, более понятными в нашей современности словами повторяет И. Л. Солоневич и осуществляет пересмотром нашего прошлого в своем историко-философском труде? Этот пересмотр он ведет в «Народной Монархии» «от жизни», а не от схоластики и формализма надуманных, нереальных «исторических законов» и «исторических систем», созданных применительно к историческому процессу «вообще», а не к данному его варианту, к истории русского народа и русского государства, обоснованных его национальным духом. Произведя эту переоценку, А. С. Хомяков и И. Л. Солоневич, оба приходят к признанию религии первоосновой в истории народов и к утверждению их духа, как творческого начала. Оба они исповедуют народную русскую веру, народное русское православие. «Церковь не доктрина, не система и не учреждение», – пишет Хомяков, – «Церковь есть живой организм, организм истины и любви». «Мы понимаем под православием, конечно, не иерархов московских или антиохийских, а религиозные воззрения русского народа», – продолжает его мысль И. Л. Солоневич. «В богословии Хомякова выразился религиозный опыт русского народа», – вынужден признать даже Н. Бердяев.

От веры народной – к духу народному, выраженному всей многогранностью жизни нации, ее общественным строем, ее государственностью, ее культурой, ее бытом и т. д. Этот дух и создает национальную традицию, видоизменяющуюся во времени по форме, но не по содержанию, не по направленности в будущее и не по связи своей с прошлым. Исторический процесс для Хомякова не что иное, как постепенное развитие организма народа-нации. «Все настоящее имеет свои корни в старине», – пишет он. Прообраз грядущей народно-монархической России, ее государственного и общественного устройства И. Л. Солоневич видит также в ее прошлом, в гармонии народного мнения и самодержавия при Алексее Михайловиче. Народ-нация по учению их обоих представляет собой гигантский, но единый организм, отдельные части которого (слои, классы, сословия) выполняют различные жизненные функции, поддерживая и укрепляя одна другую, но не борясь между собой, как утверждают марксисты и их прихвостни – рационалисты, позитивисты, российские «прогрессисты» и пр. Этот организм возглавлен монархом, самодержавным царем, принявшим власть от народа, как тяготу, как долг служения, но не как утверждение своего абсолютного господства. Хомяков и Солоневич строго и четко отделяют западный абсолютизм от русского самодержавия и в этих определениях сходятся во взгляде на переворот, произведенный Петром I. Разница лишь в том, что И. Л. Солоневич считает этот переворот насилием над народной душой, которое могло бы быть избегнуто, а Хомяков полагает переворот Петра I неизбежным, хотя и бедственным для нации. Другие славянофилы относятся к реформам Петра более определенно и более близки к утверждениям И. Л. Солоневича.

По учению А. С. Хомякова власть – обязанность, долг, тягота, подвиг, а не привилегия, не господство, не порабощение подвластных. Он ясно видит чисто народное происхождение русского самодержавия и гордится его подлинным демократизмом. «Когда после многих крушений и бедствий, – говорит Хомяков, – русский народ общим советом избрал Михаила Романова своим наследственным государем (таково высокое происхождение Императорской власти в России), народ вручил своему избраннику всю власть, какою облечен был сам, во всех ее видах. В силу этого избрания, государь стал главою народа». Народность, избранничество русского самодержавия Хомяков противопоставляет западному феодально-империалистическому пониманию власти, как результата победы в борьбе, порабощения, подчинения себе противника.

Основной дефект современной ему русской государственности (эпохи Николая I) он усматривает в гипертрофии бюрократии, поставившей преграду между царем и народом, в том, что мы теперь называем, средостением. И в этом случае его мысли идентичны положениям Ивана Лукьяновича и полемические удары их обоих направлены в одну и ту же сторону.

Таковы созвучия славянофильского и нашего мышления. Но есть и разногласии, а с тем же Хомяковым даже очень значительные, прежде всего в его взгляде на крестьянскую общину. А. С. Хомяков – ярый ее сторонник и поборник. В своем проекте освобождения крестьян с землей, сыгравшем крупную роль при проведении закона 19-го февраля 1861 г., он категорически настаивает на общинном землевладении.

Эта ошибка А. С. Хомякова вызвана смешением им религиозных представлений с требованиями экономики. Чисто религиозный тезис соборности, духовного единства совокупно верующих и любящих перенесен им в материальную плоскость землевладения и агрикультуры. А. С. Хомяков был человеком своего века и романтизм, как протест против рационального мышления предыдущего XVIII века был ему далеко не чужд. Романтически патриархально подошел он и к освобождению крестьянства и к связанным с ним экономическим проблемам. Романтически безмятежно представлял он себе и будущее России. Он не допускал возможности революции в русской среде, идеализируя эту среду и считая все виды и все формы революции безусловно отрицательным явлением, историческими преступлениями. Такова была русская почва тогда, и ошибки Хомякова вполне понятны. Но теперь эта почва столь густо полита народною кровью, что цветы романтизма не могут уже произрастать на ней, и сколь они ни привлекательны, мы все же им чужды и, следовательно, не можем стать прямыми продолжателями славянофилов, хотя и мы, как и они, всецело базируемся на русско-российской почве, только на ней.