Array Сборник статей - Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 2

Вернувшись из Америки, Хабер старался разнообразить ее жизнь, но это было уже не в его силах: он свою жену не понимал. Единственным человеком, оценившим профессиональные достоинства Клары, стал коллега Хабера, химик Давид Сакс. Он был австриец, а в Австрии, с её высоким уровнем химии и медицины, к ученым женщинам относились с большим уважением. Сакс катал Клару на воздушном шаре, даже хотел увести её из семьи. Верность супружескому долгу не дала Кларе изменить свою судьбу. На прощание Сакс сказал ей пророческие слова: «Вы совершаете большую ошибку».

Возможно, Клара как раз поступила умно, надев на себя маску любящей жены и матери. К ней наконец-то стали относиться с уважением солидные немецкие мужчины, посещавшие их дом, – как относятся к достойной, социально адаптированной женщине, соблюдающей свой семейный долг. Мало этого – её наконец-то перестали грубо выставлять из комнаты во время деловых разговоров, приглашали к общему столу, спрашивали совета. Но ей недолго пришлось носить эту маску. Началась война, и все вокруг как будто посходили с ума. По всем улицам с каменными лицами маршировали те самые новобранцы, которых Эрих-Мария Ремарк называл «седыми мальчиками». Газеты пестрели заголовками: «Мы идем к большой войне!» Даже ее собственный сын отдалялся всё больше, он с гордостью собирал военные пожертвования по поручению учителей. Клара запротестовала, отказалась дать ему денег на войну и услышала в ответ: «Мама, ты ведешь себя не патриотично!»

А потом произошел взрыв в лаборатории, и не стало Отто Закура. Клара решительно вошла в кабинет Хабера и потребовала объяснений.

– Отто погиб как герой во славу отечества! – отрезал он.

– Но для чего эти животные? для чего противогазы? чем вы там занимаетесь?

– Да, ты права, – Хабер зло и невесело рассмеялся. – Газеты врут о наших успехах. Армия увязла на Восточном фронте. И кайзер обязал нас…

Их жесткий разговор был прерван: к профессору Хаберу пришли «господа важные офицеры». Именно тогда она и узнала всё – пошла в лабораторию, изучила пробирки, поняла, что Хабер занимается изготовлением иприта – отравляющего вещества кожно-нарывного действия. Клара поехала на полигон, попыталась остановить Фрица. Ее выпроводили.

– Извините, – сказал Хабер. – Здоровье моей жены несколько расстроено.

– Жаль это слышать, – ответил генерал с иронической улыбкой.

Дома Хабер устроил ей безобразную сцену и впервые её ударил. Поднявшись с пола, она сказала: «Ты говорил мне, что собираешься добывать хлеб из воды, на пользу обществу. Мы же об этом мечтали!»

С этого декабрьского дня Клара Иммервар превратилась для Фрица Хабера в большую проблему. Если бы она устраивала сцены только ему, с этим ещё можно было бы мириться, но Клара принялась писать статьи. Она ведь и раньше, еще до замужества, это делала, причем весьма успешно. Но антивоенные статьи в вооруженной до зубов Германии 1915 года – безумие! Клару и считали безумной, опасной сумасшедшей. Сидевшие в редакции дамы-начальницы – именно в газетах, этом источнике пропаганды, женщины консервативной эпохи нашли-таки свою феминистскую лакуну – обвиняли Клару Иммервар в отсутствии патриотизма, позорном пораженчестве и даже в предательстве:

– Это же пацифистский памфлет! О чем вы думали, когда это писали? Наши мужья отдают свои жизни на полях войны, а вы печатаете возмутительные гадости! Вы недостойны называться немецкой женщиной!

Она молча выслушивала патетические отповеди, забирала свои статьи и уходила, понимая, что бьется в закрытую дверь. Ее никто не слышал.

Клара обращалась к ученым, бывшим коллегам Фрица, просила о помощи, говорила, что целью науки является мировой прогресс и помощь народам. Ее выслушивали, но помочь ничем не могли.

– Я не знаю, что мне делать! – говорила Клара Хабер. – Скажите, как мне быть?

– Ну что же тут можно сказать. Мы живем в тяжелые времена. Ступайте домой и молитесь, чтобы всё поскорее закончилось.

Двенадцатилетний Герман стал гордо носить мундир, подаренный отцом. Когда Клара велела ему переодеться в штатское, мальчик обиженно бросил: «Я тебя ненавижу!»

Так она оказалась в полной изоляции.

22 апреля 1915 года началось сражение у Ипра, целью которого для был эксперимент со смертельно опасным оружием. Для тех, кто это организовал, – игра, не более. А то, что на кону сотни и тысячи жизней, так ведь это… Хабер так и говорил: «Люди – расходный материал. Они всё равно когда-нибудь умрут».

Над траншеями внезапно поплыли зеленоватые облака. Они плыли в сторону и накрывали окопы, будто одеялом, потом поднимались вверх и, подгоняемые ветром, превращались в бело-голубой туман, похожий на тот естественный туман, который можно видеть над полем поутру. За этим туманом наступали германские войска. В двух километрах к западу от станции Ипр ощутили запах газа, а затем у людей начало жечь глаза, отекла слизистая оболочка носа и горла, началось удушье. Французские войска состояли в основном из алжирцев, и они первые испытали на себе действие газов. Алжирцы бежали и падали, они сильно кашляли и задыхались, некоторые покрывались гнойными язвами. Войска были деморализованы и рассыпаны, лазареты переполнены.

Однако германцы кое в чем просчитались. Войска кайзера были остановлены, многие немецкие солдаты бежали от собственного газа. Пленные, которых захватили в течение ближайших дней, объясняли, что их не снабдили защитными масками, а многие противогазы оказались попросту неисправны, поэтому они сами пострадали: газ причинил острую боль их глазам и повредил легкие».

В общей сложности из-за газа, произведенного в лаборатории Хабера, пострадали 100 000 человек. Многие неучтенные скончались позже, поэтому не попали в число потерь.

2 мая 1915 года Хабер праздновал победу. Кайзер наградил его и сделал почетным капитаном германской армии. В их доме танцевали и веселились чиновники и генералы. Вино лилось рекой. Фриц поднимал один тост за другим – за победу, за альянс войны и науки, за здоровье кайзера. Поздно ночью, когда гости уже разошлись, он услышал выстрел. Клара вышла в сад и на ступеньках дома пустила себе пулю в грудь.

В своем прощальном письме мужу Клара Иммервар писала:

«Дорогой Фриц! Когда мы встретились, мне казалось, что мы оба станем служить науке, ее благородным деяниям. Это был наш союз, и он давал мне силы.

Мне жаль, что я не оправдала твоих ожиданий. Я хотела быть хорошей матерью, но едва ли я нужна своему сыну. Возможно, я могла быть хорошей женой, но этого не случилось, потому что я ошибалась, думая, что идея науки нас объединяет. Я оказалась никем не услышана и не понята. Что ж. Возможно, кто-то услышит мое молчание».