Марина Волкова - Муза и проза

Борис Виан был потрясающим джазменом, не только играл на трубе и саксофоне, а еще и писал музыку. Вивальди, подаривший нам огромное количество произведений, среди которых свыше 230-ти скрипичных концертов, около 120-ти сольных концертов, 40 двойных концертов, примерно, 50 опер [3] Музыкальный словарь Гроува. – М.: Практика, 2001, пер. с англ., редактирование и дополнения доктора искусствоведения Л. О. Акопяна. , а также великолепные мотеты и т. д., был поэтом и считал свои стихи, написанные к циклу концертов «Времена года», важнее музыки. Шаляпин же блестяще исповедался перед любопытными поклонниками в своей книге «Маска и душа: Мои 40 лет на театрах».

Так вернемся к зеркалу. Зеркальная форма в музыке, конечно, существует и весьма любима композиторами. Называется она концентрическая (от ср. – век. лат. concentricus – имеющий общий центр) – репризная многочастная форма зеркально симметричного строения, части которой после центральной возвращаются в обратном порядке по схеме АВСВА или АВСОСВА. Возникла в музыке композиторов-романтиков, её осн. свойство – упорядоченность неоднократных контрастов – привлекает также мастеров 20 в. Встречается в камерной вокальной музыке («Приют» Шуберта), программной инструментальной музыке с чертами повествовательности (признаки концентричности в 3-й балладе Шопена) или картинной (К. Дебюсси, «Игра волн» из орк. цикла «Море»; Б. Барток, 5-й квартет, 2-я часть). В опере применение К. ф. иногда связано с фантастической (ария Лебедь-птицы из оперы «Сказка о царе Салтане») или комедийной (общая композиция скетча «Туда и обратно» Хиндемита) образностью» [4] Цуккерман В., Динамич. принцип в муз. форме, в его кн.: Муз. – теоретич. очерки и этюды, [в. 1], М., 1970; Мазель Л., Нек-рые черты композиции в свободных формах Шопена, в его кн.: Исследования о Шопене. – М., 1971. . Такую справку нам дает В. Цуккерман.

Понятно, что форма эта была бы обречена на тоскливый и позорный провал, если бы крайние части после середины повторялись с точностью до миллиметра. Авангардисты в данном случае имеют большие преимущества, ибо уйдя с головой в додекафонию (12-ти тоновое созвучие), избавившись от довлеющих тональных законов, они придумали себе массу радостей в виде инверсии, обращения, уменьшения, увеличения, ракохода и т. д., с помощью которых повтор становится таким, что узнать его получается только у искушенных и продвинутых. В основном, повторы имеют вариативные оттенки в поддержку общей тематики, и здесь уже кто во что горазд!

Опять же динамика развития может быть какой угодно. Буквой «Л» или буквой «V», кому как нравится. Яркая, насыщенная середина и скромные края или центральное затишье, как бы ни о чем, обрамленное в богатую, щедрую раму крайних частей. В комической оперетте Хиндемита «Туда и обратно» в центре происходит самоубийство, а начало и конец абсолютно счастливые, в повести Джозефа Конрада «Сердце тьмы» – в середине возгласы «Ужас, ужас», а по краям дуэт тумана и Яхты «Нелли».

Пытаясь создать сборник эссе, я использовала эту форму. Пять глав, центральная из которых посвящена более чем несерьезным вещам, а именно: детским воспоминаниям, московской климатической взбалмошности, а также домашним питомцам. 1-я и 5-я главы – о моей работе с детьми, о их семьях и о Церкви. Почему я их объединила? Объясняю: своим существованием пятая глава обязана первой, да, именно, дети (мои юные студенты) привели меня в Церковь. 2-я и 4-я главы отданы карьерным вопросам: во 2-й описаны все казусы консерваторской жизни, а в 4-й – планы космического масштаба.

А теперь о самом главном: ритм, слог, фразировка. Вот ответьте на вопрос: «Шуберт – представитель какой эпохи?» Конечно, романтической, тут запинок быть не может, Шуберт – это не Франк и не Берлиоз, а также не Бетховен и не Карл Филипп Эммануил Бах, который творил на рубеже стилей, и сказать однозначно, что вот этот классик, а этот – хранитель барочных традиций нельзя, более того, даже комично. С Шубертом все яснее ясного, романтический период, реформа музыкальных инструментов, когда шалюмо давно превращен кларнет, а траверс-флейту снабдили клапанной системой, когда музыка становится линеарной или горизонтальной, если хотите, и когда трепетная вибрация получает статус неотъемлемого исполнительского приема, а разговоры о любви входят в моду.

Так вот возьмем первую фразу сонаты «Арпеджиона». Убить ее легче легкого. Стоит только завибрировать в лучших романтических традициях, и вся проникновенная грусть испарится без каких-либо намеков на возвращение. А если сыграть как бы, по-барочному, прямым, может быть даже пустым звуком, слеза восторженной публики обеспечена.

Альбер Камю в своем эссе «О музыке» пишет: «Музыку, как самое совершенное из искусств, надо постигать скорее чувствами, нежели умом». Читаем дальше: «Роль индивидуальности в искусстве огромна. Лучше уродливое, но свое, чем радующая глаз красота, которая сводится к чистому подражанию». Далее следуют сравнения Шопенгауэра и Ницше, все это взрывается на Вагнере, как и положено его титанической натуре и вывод: «Подводя итоги, надо сказать следующее: подлинно животворная музыка, та единственная, что сможет тронуть и доставить истинное наслаждение, будет Музыкой Мечты, изгнавшей из себя всякую рассудочность и всякий анализ. Не надо стремиться сначала понять, а только затем почувствовать. В искусстве нет места рассудочности». [5] Альбер Камю Собр. Соч. в 5-ти томах, т. 1 – Харьков: Фолио, 1998

Да, конечно, он тысячу раз прав, ибо преступление – подвергать бухгалтерскому учету то, чего нельзя положить в карман или съесть за обедом, читая последние новости. Но как прикажете быть тем, кому выпала роль виновника сего торжества?

Когда стоишь на сцене и знаешь, вон та дама возле окна заплачет через три такта, искренне поразившись секундовым задержаниям, а вон тот господин красиво уснет на следующей пьесе. Писать об этом серьезно в высшей степени смешно. Это все равно, что горевать о потрепанном кошельке, который Вы давно посеяли…

За годы обучения в консерватории мне дали понять, что фразировка должна изо всех своих дамских сил интриговать, ритм – свято соблюдать железные принципы, а звук – обволакивать и услаждать самых предвзятых слушателей. Слог сродни звуку, своим колоритом ему подвластны такие аттракционы, как успех на почве полной безграмотности относительно формообразования, стилистики, исполнения украшений, а также динамики и нюансировки. За звук действительно могут простить многое, главное, не забыть, что «в 12 часов по дворцовому времени карета превратится в тыкву, а кучера в крыс!» [6] Е. Шварц Золушка – М.: Амфора, 2010

Идейность в данном случае куда выгодней. Даже если все сыграно или написано совершенно поперек. И нет никакой возможности уверенно и четко сформулировать жанр, из-за которого спорят, спорят и спорят. Отслеживать границы допустимого в коротком едком тексте, написанном зачастую где-то на проходе или в режиме беготни – занятие неблагодарное и ужасно скучное. По каким параметрам определяется качество «эссеизма», если можно так выразиться? По красоте плавных окончаний? Или по подбору интерьерных деталей? А может, цвет шрифта имеет магическое влияние на реакцию публики? Что же, господа, жизнь текста может весьма эффектно начаться, продолжиться и завершиться исключительно на бумаге. Дальше этого дело не двинется.