Дмитрий Кабалевский - В классе А. Б. Гольденвейзера

Подлинными событиями в жизни не только кафедры Гольденвейзера, но и всей консерватории явились показы Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем его Прелюдий и фуг на двух открытых собраниях кафедры: 3 октября 1951 года и 14 мая 1952 года. Когда же 9 декабря 1953 года Д. Д. Шостакович должен был исполнить с М. С. Вайнбергом четырехручное переложение своей Десятой симфонии, интерес оказался настолько широким, что собрание пришлось перенести из класса № 42 в кабинет дирекции. Впоследствии цикл Прелюдий и фуг Шостаковича был повторен Татьяной Петровной Николаевой, которая первая после автора их исполнила и включила в свой репертуар.

На научных заседаниях кафедры заслушивались доклады на разнообразные темы; в послевоенные годы, например, выступили с докладами: Л. И. Ройзман — о редакции Хроматической фантазии и фуги Баха; Т. Л. Логовинский — об исполнении фортепианных произведений Скрябина; Н. Л. Фишман — о работе над тетрадью эскизов Бетховена; С. В. Евсеев — о контрапунктической обработке русских песен; Л. М. Левинсон — об интерпретации сонат Бетховена № 15 и 18 и другие.

В рамках сравнительно небольшой статьи невозможно, разумеется, рассказать обо всех интересных концертах и кафедральных собраниях, перечислить всех участников. Думается, однако, что и сказанного достаточно, чтобы представить себе, какой насыщенной, живой и многообразной была педагогическая деятельность А. Б. Гольденвейзера, направленная не только на обучение пианиста-профессионала, но и на воспитание разносторонне образованного музыкального деятеля. Все это отнюдь не утратило интереса и значения в наши дни. В работе многих учеников Александра Борисовича (и учеников его учеников) сказывается влияние именно этой стороны его педагогического метода. Известно, например, какую огромную музыкально-воспитательную концертную работу среди юношества ведет выдающийся советский музыкант Д. Б. Кабалевский, окончивший консерваторию по фортепианному классу А. Б. Гольденвейзера в 1930 году. Пианист и композитор другого, более позднего поколения — Д. Д. Благой в своей многогранной деятельности также отдавал дань этому направлению. Трудно перечислить всех учеников Гольденвейзера, работающих и в Москве и во многих городах Советского Союза и продолжающих традиции своего учителя в подходе к выбору учебного репертуара и в организации концертной практики учащихся пианистов [18] Известно, например, что работающая педагогом в Донецке бывшая ученица Л. М. Левинсон, Л. П. Адаменко, проводила силами учащихся своего класса концертные циклы, в которых исполнялись все сонаты Бетховена, Скрябина, Прокофьева. — Примеч. сост. . Можно не сомневаться, что для большинства из них не прошло бесследно то, что так настойчиво, последовательно и творчески увлеченно культивировалось в классе и на кафедре А. Б. Гольденвейзера.

Редко бывает так в жизни, что весь творческий путь связан с именем одного учителя. У меня как у пианистки произошел именно этот счастливый случай. Вся моя музыкальная пианистическая жизнь связана с именем одного из крупнейших советских музыкантов — Александра Борисовича Гольденвейзера: я училась у него в Центральной музыкальной школе, затем в Московской консерватории, окончила у него аспирантуру и была с ним в близком общении до самой его смерти в ноябре 1961 года.

Об Александре Борисовиче я слышала с раннего детства: моя мать была его ученицей, когда он был совсем молодым профессором Московской консерватории. Тогда в его классе были такие пианисты, как ставшие впоследствии известными Василий Васильевич Нечаев, Григорий Романович Гинзбург — совсем тогда еще юный — и другие.

В 1937 году мать привезла меня, тринадцатилетнюю девочку, в Москву для поступления в Центральную музыкальную школу при Московской консерватории. Перед экзаменами она решила показать меня Александру Борисовичу. Когда мы пришли в назначенное нам время, Александр Борисович очень приветливо поздоровался с матерью, которую хорошо помнил, хотя они давно не встречались. У Александра Борисовича была редкая память на людей, а на своих учеников в особенности: он помнил, кто когда кончил консерваторию, кто где работает, даже у кого какие дети.

Мне он просто сказал: «Ты что играешь? Садись, сыграй...» Простота в его обращении ободрила меня, и я сыграла свою программу, а также собственные сочинения, среди которых были «Вариации на классическую тему». Александр Борисович благожелательно отнесся к моим сочинениям и посоветовал сыграть их на экзамене.

После этого Александр Борисович сказал нам, что в приемной комиссии его не будет, что конкурс предстоит очень трудный, но что держать экзамен мне нужно обязательно.

Действительно, конкурс был чрезвычайно трудным: экзамен держали свыше шестисот детей, приехавших из разных городов Советского Союза, принято же было лишь двадцать пять или тридцать человек, среди которых оказалась и я.

К великой моей радости, Александр Борисович записал меня в свой класс. Тогда мне трудно было себе представить, что вся моя последующая жизнь будет связана с этим классом и что когда-то я буду сама в нем преподавать.

В Центральной музыкальной школе были сосредоточены лучшие педагогические силы Московской консерватории: там преподавали такие музыканты, как К. Н. Игумнов, Г. Г. Нейгауз, Л. М. Цейтлин, Б. О. Сибор, С. М. Козолупов, А. И. и М. И. Ямпольские и многие другие. Александр Борисович Гольденвейзер был душой этой школы. Сколько энергии, времени, сил и любви отдал он ей! В его классе все дышало музыкой, а состав учеников представлял собою большую дружную семью.

Все мы — и студенты, и ученики ЦМШ — занимались в классе № 42 на четвертом этаже учебного корпуса консерватории. На каждом занятии присутствовали все учащиеся; для младших учеников было большим испытанием то, что приходилось играть в присутствии всех учащихся; мы волновались, точно на эстраде. Однако как много ценного мы получали, слушая игру наших товарищей и указания профессора, не говоря уже о том, сколько мы слышали разных произведений, и классических — русских и западных, и новых.

С каждым учеником Александр Борисович занимался по-разному. Он знал, кому надо много и подробно рассказывать, а от кого можно требовать большей самостоятельности. Он старался развивать у нас музыкальную память и прививать вкус к обширному знанию музыкальной литературы. Мы много играли в классе в четыре руки. Сейчас слушание радио и пластинок почти вытеснило эту активную форму ознакомления с музыкальными произведениями, но мне кажется, что одно не может заменить другое.

Александр Борисович любил часто выпускать учеников на эстраду; мы играли в открытых концертах, даже еще учась в школе; наш учитель считал такую «пробу сил» необходимой для каждого. Программы концертов нашего класса всегда привлекали внимание разнообразием произведений. Из русских авторов Александр Борисович особенно любил Скрябина, Рахманинова, Метнера, которые были его товарищами еще в консерваторские годы. Целая эпоха вставала за этими авторами и их произведениями. Когда я впервые стала работать над пьесами Скрябина под руководством Александра Борисовича, я поняла все своеобразие музыки этого композитора. В 1945 году Московская филармония отметила тридцатилетие кончины Скрябина, организовав конкурс на лучшее исполнение его сочинений. Будучи еще студенткой, я приняла участие в этом конкурсе, подготовив с моим учителем Десятую сонату.