Саша Камских - Институт экстремальных проблем

— Я не очень люблю, когда мне дарят цветы, — улыбнулась Ирина. — Мне всегда жалко, когда засохший букет приходится выбрасывать на помойку. Это, по-моему, жестоко – пока цветы красивые и радуют глаз, они нужны нам, а когда завянут и потеряют свои аромат и свежесть, мы избавляемся от них.

«Какая она добрая!» – восхищенно подумал Томский.

— И не наговаривай на себя, — Ира слегка сжала его руку. — Ты вон какую сказку на ходу сочинил, это далеко не каждому дано.

— Не сочинил, а всего лишь переработал применительно к нам с тобой. Я Лешке, когда он маленький был, все время сказки по-новому пересказывал. Бабушка ему книжку прочитает, а он потом с меня продолжение требует, причем каждый раз новый вариант. Но особо любимые сказки должны были оставаться в неприкосновенности – «Снежная королева», «Стойкий оловянный солдатик», «Кот в сапогах». Наизусть их помнил, не дай бог, два слова местами поменять. Когда сам читать научился, то книжки эти до дыр затрепал. А теперь читает только то, что в школе задают, да и то из-под палки; в компьютер уткнется, круглые сутки готов с ним в обнимку сидеть. Я уже не раз пожалел, что купил этот несчастный ноутбук! То игрушки, то интернет – не оторвешь, правда, меня слушается пока, а бабушку, в лучшем случае, через раз. Сейчас для него самая действенная угроза: «К Ирине Владиславовне не поедем!» Как шелковый становится!

Сергей рассказывал о сыне и наблюдал, как Ирина ходит по лаборатории, выключая какие-то приборы, компьютеры и вентиляцию. Сама она внимательно слушала его и вспоминала, какими горящими от любопытства глазами Алешка рассматривал в музее института образцы горных пород и минералов и наблюдал за лабораторными занятиями студентов. «До чего на отца похож – те же зеленые с рыжими крапинками глаза, та же светло-русая густая шевелюра, стриженая ежиком, только брови и ресницы более темные», — Ире вдруг захотелось погладить Сергея по голове и ощутить под пальцами упрямую упругость волос. Она подняла было руку, но тут раздался телефонный звонок.

— Никого нет, — сердито глядя на допотопный черный аппарат, на диске которого просвечивали полустершиеся буквы, Ирина выхватила из шкафа шубку и, надев ее, потянула Томского к выходу.

— А вдруг что-то важное? — Сергей остановился в нерешительности.

— Перезвонят на сотовый, — Ирина с отвращением посмотрела на свой мобильник и вдруг лукаво улыбнулась. — А я сейчас возьму, да и выключу его. Не хочу никаких деловых разговоров – у меня свидание.

— Тогда действительно, пойдем отсюда побыстрее, а то кто-нибудь тебя задержит.

Смеясь и заговорщицки переглядываясь, они, как школьники, сбежали по лестнице и, миновав калитку в ограде института, оказались в парке.

— Я сейчас тоже телефоны выключу, — Сергей вытащил из кармана сразу два мобильника. Пояснил, заметив вопросительный взгляд: — Один служебный, по которому личные разговоры запрещены. Если крупное ЧП, по нему вызывают всех, тогда не только дежурная группа выезжает, а во время дежурства или на вызове еще и рацию с собой таскать приходится.

— Не выключай, — Ирина остановила Томского. — Вдруг, действительно, что произойдет. Часто такое бывает?

— За год, что работаю, только один раз всех собирали. Помнишь, наверное, в пятиэтажке на Собачьих камнях газ взорвался две недели назад. Редкий случай, когда никто не погиб, правда, дом полупустой стоял, его сносить собрались. У нас вот только Петрович сразу обе ноги сломал, сейчас в клинике лежит.

— Да, я помню, ты говорил про тот случай. Как раз на следующий день я приезжала к вам; Николай Кронидович все уговаривает меня в подразделение экологической безопасности перейти работать. Почти целый день водил по институту, показывал и старые корпуса, и новые, и клинику, в том числе. Поражаюсь его энтузиазму и энергии – возраст ведь у него приличный, территория у вас огромная, а он в таком темпе передвигается, что едва успеваешь за ним.

— Уговорил?

— Пока нет.

— Почему бы тебе у нас не работать? — Сергей улыбнулся. — Я жуткий собственник, хочу все время видеть тебя, быть рядом с тобой.

— Так все равно не получится, я ведь в другом подразделении буду работать, а лабораторный корпус на задворках расположен, мы еле добрели до него по сугробам. Это бывший академический институт, там, оказывается, отец вашего командира работал. Теперь эту развалюху вам отдали. Сколько времени и денег потребуется, чтобы привести ее в порядок, не могу даже представить. Николай Кронидович предлагает мне заняться созданием аналитической лаборатории «с нуля», возглавить ее, практически дает карт-бланш на подбор сотрудников и оборудования… — Ирина резко остановилась. — Все, Сергей, хватит о работе.

Тот согласно кивнул:

— Хватит. Я вообще подумал, давай вместе куда-нибудь в отпуск съездим. У студентов каникулы, тебя без проблем должны отпустить, и я неделю возьму. Поехали, Ириша? Вдвоем, только ты и я. Прямо на следующей неделе. Куда бы ты хотела?

— Не знаю, куда мы с тобой в таком авральном порядке уедем – из-за каникул все путевки разобраны.

— У нас есть профилакторий на Песчаном. Туда можно путевку взять с лечением, как в санаторий, а можно попросту, как в дом отдыха, поехать, тогда никаких бумажек от врачей собирать не нужно. Командир наш две недели назад туда уехал, говорит, что там очень хорошо – чистый воздух, тихо, народу в это время года мало. На днях Вадим звонил Середкину, интересовался Петровичем; Генка, в свою очередь, его расспросил, как он отдыхает.

— Не знаю, Сережа, нужно подумать, — Ирина помолчала. — Вот если бы сейчас было лето, поехали бы мы с тобой в Питер. У меня там подруга живет, на все лето они с мамой на дачу уезжают, и в их квартире постоянно кто-нибудь обитает, — после небольшой паузы она объяснила: — Я в Ленинграде университет заканчивала, пять лет там жила, пока училась.

Сергей с Ириной почти до темноты бродили по заснеженному парку. Она рассказывала Томскому о парках и садах Петербурга и его окрестностей, о проспектах и узких старых улицах, о Неве и многочисленных каналах. Тот завороженно слушал, понимая, как Ирина любит этот город, жалея о том, что ни разу там не был, и мечтая поехать туда вместе с ней. На память пришли полузабытые строки:

Давно стихами говорит Нева.

Страницей Гоголя ложится Невский.

Весь Летний сад – Онегина глава.

О Блоке вспоминают Острова…

— Дальше не помню, — вздохнул Сергей, — и кто написал – тоже. Я в детстве читал все подряд, но в голове мало что осталось.

— А по Разъезжей бродит Достоевский. — Ира улыбнулась. — Это Маршак. Кстати, все стихотворение я тоже не помню, только отдельные строки.

Грязно-тусклый свет разгоравшихся фонарей не разгонял сумрак, а всего лишь сгущал скопившиеся в закоулках тени и не давал ощутить неторопливое угасание зимнего дня. Впрочем, Сергей почти не обращал внимания на пламеневший закат, он слушал голос Ирины, немного низкий, но очень теплый, в котором не было ни малейшего намека на визгливо-истеричные нотки, отличавшие Татьяну. Этот голос навевал сладкие грезы, почти гипнотизировал Сергея, которому хотелось слушать его бесконечно.