Леонид Филиппов - Что-то вроде любви

Аркадий и Борис Стругацкие Именно то, что наиболее естественно, менее всего подобает человеку.

Великий Старец Истинное достижение - это освободиться

от того, что обычно свойственно человеку.

Ведущий Однако и понять писателя можно: он-то все стремится пробудить самоосозннание. А получается, что думаем и говорим мы вовсе не о себе - а как раз о нем:

" - Мне кажется, Петька, что в тебе слишком много места занимает литератор, - сказал он наконец. - Это обращение к читателю, которого на самом деле нет - довольно дешевый ход. Ведь если даже допустить, что кто0нибудь кроме меня прочтет эту невнятную историю, то я тебя уверяю, что подумает он вовсе не о самоочевидном факте своего существования. Он скорее представит тебя, пишущего эти строки. И я боюсь: - А я ничего не боюсь:Мне давно наплевать."

Бродский у и что же в связи с этим делать автору? Тем более что до сих пор неизвестно, кто он такой. Может ли бесплотный автор рассчитывать на реальную аудиторию? Я думаю, вряд ли, - и еще я думаю: наплевать!

Ведущий Здесь слышен спор писателя-человека (не способного прыгать, как принц), то есть того, кто, говоря словами героя "Желтой стрелы", останавливает поезда только на пивных банках, и Затворника, каковой все же способен с поезда сойти. Вот ему действительно пофиг. Или, если позволительно так выразиться - напелевать. Этот спор Пелевина с Пелевиным, столь явно проступивший в "Желтой стреле" - не нов:

Стругацкие ("Сталкер", сценарий)

Профессор. - И о чем же вы пишете?

Писатель - Да как вам сказать: В основном о читателях. и о чем другом

они читать не хотят.

Профессор. - По-моему, они правы. и о чем другом и писать, наверное , не

стоит:

Писатель. - Писать вообще не стоит. и о чем:

Ведущий Здесь последняя реплика - это не просто слова героя фильма, это реплика Виктора Пелевина, предугаданного мэтрами советской фантастики задолго до его рождения как писателя.

* * *

Ведущий И - снова к вопросу об адекватной передаче:

Пушкин

:Я не могу понять. о вот

еполный, слабый перевод,

С живой картины список бледный:

Ведущий Давно ставший банальным школьный вопрос: каков же оригинал,. если это - письмо Татьяны к Онегину - бледная копия?! И ответ уже тоже не нов - да не в словах оригинал, не на бумаге. А коли так, то и сам Пушкин признает: не в человеческих это силах - передать сей оригинал полно и точно. Разве что - вырвав язык, а сердце заменив углем. Да и то ведь не получится - слушать-то будут всё теми же ушами и все те же люди, стало быть и услышат они - всё те же слова. (Смотри результат - у Лермонтова - в его "Пророке") Легко сделать вывод: незачем и стараться. То есть, можно стремиться к наилучшему из возможных слабых переводов. о - не более. А можно наплевать, приняв за данность, что и самые совершенные из наших попыток почти столь же далеки от оригинала, живой картины, как жалкий лепет недоучки. Стоит ли в таком случае напрягать душевные силы и тратить время? Дело хозяйское... А только не след и забывать, что почти у каждого поэта найдете вы в том или ином варианте пресловутое "Молчи, скрывайся и таи:" - ибо предугадать , как отзовется изреченная словами мысль - не дано никому. Однако писали же и великие, познавшие горечь невозможности донести. есмотря на то, что все , кто нес - никто не донес (по словам Кормильцева). адежда же и их, и нынешних их преемников - в том, что души людские не столь различны по устройству своему, чтобы не суметь уловить отблеск живой картины, оригинала даже и в том самом бледном списке. Сапиенти сат, а родственной душе - ей и намека довольно.

Марина Цветаева

е обольщусь и языком

Родным, его призывом млечным.

Мне безразлично - на каком

епонимаемой быть встречным

Бродский Подобное отношение к вещим неизбежно ведет к сужению круга, что далеко не всегда означает повышение качества читателя. Литератор, однако, - демократ по определению. И поэт всегда надеется а некоторую параллельность процессов, происходящих в его творчестве и в сознании читателя.

Ведущий В этой области, может быть, и ответ на вопрос, почему столь многие в истории самой что ни на есть чистопородной Литературы (да и других искусств тоже) позволяли себе порой - а кто и часто - подхалтурить, говоря нынешним языком. И первый среди подобных "двурушников" - конечно же сам Александр Сергеевич с его извечным соседством простонародного с идеальным, строк величайшего уровня - с едва зарифмованными путевыми заметками:

При всем этом иного пути пытаться "нести", кроме как воспользоваться языком - у писателя нет. А язык- по афоризму Леонида Полевого - лишь переходная стадия между мычанием и телепатией. о - что делать - какой есть:

екто неназвавшийся (говорит на древнекитайском) Ловушкой пользуются при ловле зайцев. Поймав же зайца, забывают про ловушку. Словами пользуются для выражения мыли. Обретя же мысль , забывают про слова. Где бы мне отыскать забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить!

Бродский Кому охота, чтобы его прозрения были приписаны причудам языка, изобилующего флексиями? икому. Кроме, разве, тех, кто постоянно спрашивает, на каком языке я думаю и вижу сны. Сны человеку снятся, отвечаю я, и мыслит он - мыслями. Язык становится реальностью, только когда решаешь этими вещами с кем-то поделиться.

"Pelevin" Язык - это способ оформления мысли, а сама мысль существует вне языка. Во всяком случае, у меня. Когда Штирлиц ловил себя на том, что он мыслит по-русски, а во все остальное время - по-немецки, это выдает полное незнание Юлиана Семенова предмета, о котором идет речь.

:Мне кажется, все зависит не от способа общения, а от того, кто общается. Из истории известно, что даже перестукивание в тюремных камерах может быть абсолютно полноценным способом общения.

Он же ": мысль неизреченная - тоже ложь, потому что в любой мысли уже присутствует изреченность.

Это ты, Петька, хорошо изрек, - отозвался Чапаев"

Ведущий И все же , человек, сам вот это всё написавший, не выдерживает и пытается донести - очень уж ему нравится некая мысль. А ведь говорил (списывая, как водится, на Будду): "Есть мысль - есть проблема, нет мысли нет проблемы." Раздвоение:

И вот уже мысль начинает содержать элемент изреченности. Потом и в самом деле становится изреченной. Однако ее, как водится, никто не понимает. Даже и в той форме, в какой хотел изрекший и в какой она - всё равно уже ложь. А он, бедняга, единожды встав на этот не просто наклонный, но все более крутой, затягивающий путь, уж не в силах остановиться - и принимается пояснять. Он уже стремится! (Хотя , как известно все из того же источника, стремление связывает человека гораздо больше, чем осуществление стремления.)

о, если и просто изреченная мысль есть ложь, что же тогда сказать о ней, когда она переходит в разряд мыслей разъясняемых: О безысходность!..