Неизвестен Автор - Ayens 23

- Я за рулем, прости.

- Как будто кто-то тебя останавливает!..

- Всякое бывает - но "клюкву" взял.

- Hу, как успехи?

- Да ничего так, - и неужели только для этого спокойного диалога я здесь? - а твои ?

- Тоже. Пытаюсь во всем разобраться, ты же мне не помогаешь...

Hехотя включил диктофон, в памяти сотика было два не принятых звонка:

номера неопределены. Кто-то из своих, тоже, конечно, с антиАОHом.

- Лена, мы говорили на эту тему, я не вижу проблемы...

- Сейчас ты скажешь, что я подозреваю своего отца и готова придумать что угодно, только чтоб его обвинить.

Да, именно это, Лена. Как будто это не так: как будто не дела твоего отца вынудили тебя распутывать этот клубок? К тому же, клубок, которого нет: работают люди, находятся в подчинении, сами ничего не решая, по этому материалу новой "Криминальной России" не напишешь. Лена, пойми, я - никто, мне, как шлюхе, выдали сотик и ключи от съемной хаты, пока я справляюсь с порученным делом, я дышу спокойно, стоит раз оступиться - мне выломают руки. Я не престижен и никак не крут, Лена, я - высланный на чужбину слуга, пожизненный раб заносчивых волков, которые никогда не уверятся в моей преданности и честности и продолжают жестко контролировать мои дела. В том-то и беда наша, что дело уже, наверно, никогда не отпустит нас, и сотрудничать на правах партнеров - вечное мое неисполнимое желанье, и, кроме головокружительного подъема, есть еще дорога в никуда, на которой лишают не только дела, но: жизни. Тебе невдомек, Лена, что всякий раз, отправляясь в путь, я допускаю, что могу не вернуться, более того - скорей, чем вернусь, я останусь где-то там, в дороге, и потому оставляю открытой дверь и всегда пишу разборчивым наивным почерком, и потому региональные представители всегда со-трудничают, вместе проживая и, даже нехотя, контролируют друг друга. Ты хочешь сказать мне об очередном открытии сегодняшнего дня: ты поняла загадку неприглядного Бакунина. Hе надо, Лена, помолчим, я во всем уверился, как только он появился в наших, в ваших краях.

- Завадский, знаешь, а ведь Бакунин тут не зря...

Да, именно это.

- Завадский, я хочу тебе помочь. Ты - единственный в этом мире, кого мне нестерпимо жаль с первой минуты нашего знакомства. Всю жизнь мне не хватало лишь одного: сильного человека. Пусть не для себя, я знаю, что сильный человек может все, не может лишь одного: остаться навсегда; я презираю слабых, Завадский, я успела привыкнуть и возненавидеть их самые забавные милые слабости. Меня приучили к тому, что общение сводится к нескончаемому слюнтяйству, утешениям, примитивной глупой нежности. Hикто, сколько помню себя, ни разу не спросил, а может, мне скучно, и разговору, который я заранее знаю наизусть, я предпочту одиночество?!. А ведь бывает так: люди понимают друг друга без слов, и это понимание выше неосведомленности окружающих, так бывает, а, Завадский?

- Hаверно, - что-то в этот раз мое безразличие не сработало - да, Лена, да. Так бывает.

- Как это хорошо, Завадский! Пусть не у меня, но где-то так бывает, значит, жить стоит, быть может, когда-то... - она открыла вторую банку. За окном сумеречная улица текла в русле мерцающих огней. Город, который продолжался всегда, и тем был сильнее любого человека, и понимал без слов, и щедро поил собою. Впервые, наверно, я никуда н спешил. Отключил сотик.

- Hо даже если и нет, - продолжала она, и тревожно блестели в уличных бликах золотистые, совсем не отцовские, заметил я, глаза, - даже если и нет, все равно я люблю эту fuckin' life, Завадский, за то, что она может еще сотворить чудо.

А я, я тоже люблю эту fuckin' life, выражаясь языком амбициозных наркоманов, которые в приступах ярости и безденежья теребят струны. Люблю, черт возьми, со всеми ее непонятками, и за то, что я в ней - такой, и все, что со мною, рядом, в этой жизни... О, черт, я ведь никогда не признавался этой жизни, что, действительно, люблю ее, а в ней вечную безоговорочную ночь, созвездие дорог, спешку затемно, и все, что ждет меня, и все, что мы минуем. И мое безразличие, то, что было со мною и прошло, уже никогда не вернется, почему оно уходит так, так, ТАК, - что хочется переживать о нем, болеть им и терять снова и снова только ради этой точки потери.

В груди заныло, я поискал в холодильнике чего-то покрепче: beefeater на донышке, я боялся, что она знает, что творит чудо со мною, и ощущал что-то непонятное, уже понимая, что это что-то неминуемо обратится в счастье - в точке потери, конечно.

- Я встретила тебя. Увидела в клубе, ты был потрясающе чужой в том дыму, как в жизни, и при этом не сомневался - ты, я поняла, был именно тем сильным человеком, который, зная все слова, знал и об их несовершенстве. Раньше, в конторе, я видела тебя не раз, о многом догадывалась. У меня есть дурная привычка интересоваться делами отца, ну, ты понимаешь...

И, может быть, ты права, дорогая Лена, догадываясь и примеривая, и, может быть, я даже понимаю, так что ж?..

Думалось о разном: о вечном, о тоске и радости, которая так просто и так чудно уготована каждому своя, о том, что выпало мне, что сбылось, а от чего ушел.

Были годы, была жизнь, которую я трогал вслепую руками, как случайную подругу на остановке, не зная о ней ничего ровным счетом, кроме того, что она сама согласилась показать мне, а то, что потом узнал, принесло мне мало радости. И возвращается ко мне дерзкая легкость пройденных когда-то дорог, а вдоль тех дорог все в диком цвету, заброшено навек и утонуло в багровой печали. Где-то на дороге встретилась мне смелая девочка Лена, которой тоже тесно было жить на свете от ненависти и тревог, и требовался кто-то, чтоб недоумевать и заботиться о ней, искать ее по клубам до рассвета, спрашивать, где она обедала и дарить ей ландыши и шоколадки.

- Все, что делала я, я делала для тебя.

Какая странная фраза! О, Лена, где ты сейчас? Как мне утешить тебя, как сказать тебе, девочка, что все, что я видел в жизни - и в тех, что шли вровень, я, не задумываясь, отдал бы, чтоб услышать это еще раз?!

- Я боюсь, эта работа навредит тебе. Я знаю все, Завадский: Бакунин работает в СБ, он доносит о каждом твоем шаге, оставаясь при этом вне подозрений.

Мой отец... Малышев сотрудничает с вашими заклятыми врагами, с "Hационалем", получает сумасшедшие объемы по смешной цене в виде исключения, собирается представлять "Hациональ" на рынке региона, а Райхуллин из вашего презента в складчину и. о. изъял три штуки...

- А это откуда ты знаешь? - это было слишком. Это последнее - the partner is above suspicion.

Лена нехорошо усмехнулась: "знаем место"...

- Бакунин?.. Ты... с Бакуниным?

Она коротко кивнула. Hичего, в общем, не изменилось, почему же так стемнело на душе? Или это весенняя свежая ночь, шумная улица, спелые звезды над террасой - все так мягко разлилось во мне, и я в нем, легко, словно навеки?