В. Пономаренко - Психология духовности профессионала

Получив сегодня счастливую возможность приобщиться к олимпу мыслей русских религиозных философов и западной гуманистической психологии [28–31, 40, 58, 76, 129, 148, 167, 191, 192, 214, 217, 245, 330, 341, 348, 349, 356, 355, 359, 361, 376], приходишь в состояние блаженной растерянности. Блаженность от приобщения к духовным ценностям, которые нравственно близки твоей национальной культурной среде. А растерянность от осознанния факта вколоченного нам одномерного сознания, касающегося проблем человеческого духа и связанных с ним идеологических удавок. За этой субъективной рефлексией стоит и более существенное: зло и власть тьмы по-прежнему превращает духовные и этические императивы в недосягаемый идеал. Жестоко прав А. Шопенгауэр, высказав обыденно-житейскую посылку. Отмените требования светских государств хоть на один день, и вы убедитесь, что действие всех религий на моральность ничтожны [378]. Апостолы оказались правы: «…мир лежит во зле, а Господь благостен, но не всемогущ.» По их мнению, он делегировал человеку лучшее, что имел – свободу, любовь, право на индивидуальность. Однако в реальной жизни индивидуальность развивается через конфликт. Всякий индивидуализм есть существо, весьма отличное от всех других. Только в собственном «Я» имеет свое истинное бытие, все иное(выделено мной. – В. П.) есть «не-Я», и мне чуждо. Такое убеждение лежит в основе всякого зла [129, с. 254]. «Зло начинается там, – писал И. Ильин, – где начинается человек. Местонахождение добра и зла в душевно-духовном мире» [129]. Отсюда великое предназначение духовности как сущего в человеке, укрепляющего нравственный потенциал его противостояния тьме и силе власти любой природы над собой. В этой связи психология должна решиться сделать крен от чувственно-предметного мира, определяющего функционирование отдельных единиц психического (поведения, деятельности, общения, познания), в сторону «изнутри во вне», проникая в бесконечную глубину переживания своего «Я» на тяжком пути между добром и злом. Это, кстати, было «принципиальной позицией русского духа в области душевного» (С. Франк, Ф. Достоевский, Г. Челпанов, В. Сухомлинский и др.). К этому нас обязывает и ныне побеждающее зло, скрывающееся за материальными благами, достижение которых оплачивается уничтожением себе подобных под видом объективных общественных законов. В этой связи в XXI веке перед учеными, политиками, гуманистами отчетливо вырисовывается грандиозная духовная задача: психолого-педагогическим способом, реализуемом в исследовательско-учебном процессе, восстановить духовную связь времен. В конечном счете уровень нынешних знаний дает надежду на поиск и доказательства, что прямолинейная борьба со злом может быть сдвинута в область допустимого компромисса путем самоосознанности ценности духовного бытия как связи пространства «Я» с пространством идеала. Истоки этических форм развития человечества показали: несмотря на тот факт, что кризис гуманизма развивался вместе с достижениями науки, доказавшей эволюционный генезис «животнического» происхождение человека, чьими страстями правит не дух, а инстинкты пола, власти, агрессии, гедонизма, эгоизма, – человеческое сообщество нашло в себе силы конституировать права и свободы личности. Нынешний Ренессанс гуманизма, по крайней мере, в России – еще в дымке превратно понимаемых свобод и демонических соблазнов. Безвыходность – одна из причин воспроизводства зла: корысти, выгоды, неограниченных страстей и «крутых» сил, усиливающих природное (звериное) в человеке. Неужели нам не достаточно «Хайлевого опыта» сверхчеловеков?

Вспомним, что масштабность насилия началась с интеллектуальной дискредитации духовного как сущности человека. Идеологи «сверхчеловеков» примитизировали потребность в вере, сведя ее к несложной посылке: человека сделали виновным, т. е. грешным, и тут нужен спаситель. Пришел Спаситель и внес три слабости в волю и силу человека: Веру, благодаря которой познание и разум дискредитировали, Надежду, которая не может быть опровергнута доказательством, Любовь как иллюзию добродетельности, идущей от Христа. Все это химеры; если Бог и изобрел человека, то от скуки [224].

Нет, зло во временном континууме не оборвалось. Разве мы не чувствуем, как в нашей действительности индивидуальному дан некрофильный стимул в виде фрейдовского «инстинкта смерти», т. е. разрушения, насильственного разрыва протяженности времени добра [352]. В результате сформировались элитные молодежные информационные слои, дезавуирующие сложившийся менталитет российского этноса. Не надо большого ума, чтобы предсказать последствия внедряемых ценностей «все для меня и ничего для других». Уже сейчас для ведущей элиты накопление капитала перестало быть ведущим принципом повышения благосостояния. В частности, многие «разборки» имеют внутреннийпомысел: насладиться страданием другого. Концепция «Я» патологически трансформируется в принцип: все, что не «Я», мне чуждо. Рождается мир действенного злорадства и ненавистничества. Нам долго придется ждать экономического регулирования и не так уж много надежд от принципа «силы на силу». Психология, участвующая в создании образовательной среды, вполне может попробовать конструктивные программы по углубленному изучению мира души, в которой восторжествует духовный принцип: «не-я» – это «тот же я». Концепции И. Ильина, Н. Лосского, В. Розанова, А. Швейцера, Фромма продуктивны в построении духовного умонастроения противодействия страху и чувству вины, в использовании личностных потенций против угрозы бездуховности. Ныняшняя угроза духовности особо проявляется в ложном Слове. Слово, как известно, было вначале информационным полем, силовым вектором которого выступал Дух. С развитием цивилизации Слово уподобилось полю бессовестности, силовым вектором в котором выступает ложь. Отсюда понятен вопрос: кем «на самом деле является человек?» (К. Юнг). Российской психологии под силу обозначить условия, когда правдивое Слово становится духовной потребностью. Несмотря на то, что наш методологический арсенал для исследования образа духа был слишком политизирован, беру на себя грех «увидеть» дух, используя жизненный опыт, эксперимент и наблюдение за жизнью людей опасных профессий (летчики, космонавты). Опасная профессия всегда сопряжена с мобилизацией духовных сил, нравственным напряжением, доминированием добродетельности в целеполагании.

Попытаюсь через любопытство или через гнев возбудить у молодого поколения психологов интерес к познанию духовного не столько с помощью астрологических, теософических или терапевтических процедур, сколько с помощью сострадания и духовного понимания человека, творящего самого себя.