Журнал «Знание-сила» - Знание - сила, 1998 № 05(851)

Сига и лудогу предлагают в местном магазине и на перекрестке Мурманского шоссе не в соленом (как в старину) и не в жареном (как в питерских ресторанах), а в копченом виде. И горячее, и холодное копчение у ладожан равно популярны. Продавцы, покупающие сига и лудогу у рыбаков, сами ее коптят. И ту, и другую рыбу они называют сигом. Лудога была едой, сиг стал деликатесом. Полукилограммовый копченый сиг летом 1997 года стоил на шоссе от четырех до пяти долларов. (Не патриотично, но в своих ценах мы слишком запутались, чтобы приводить их в рублях.)

Итак, озеро названо по городу, город — по реке, река — по рыбе, а рыба по месту нерестилиша. ведь луда или лудоша. как повествует все тот же Словарь древнерусского языка, — каменистая коса, отмель или остров. Крепость и впрямь стоит на лудоше — белокаменном острове. Из местной белой, а точнее, чуть сероватой плиты сложены крепостные стены, а в XII веке, если верить фреске из 1еоргиевского собора, была даже сделана вымостка набережной.

Слове не ловили на луде лудогу, а выловили имя первой своей столицы.

Впрочем, скандинавы, называя Ладогу «Альдейгин» (Aldeigja), видимо, образовали имя города от финского «Alode-joki» («Нижняя река»). Это Волхов в его нижнем течении, и, видимо, одновременно — Ладожка, текушая как бы снизу, от озера.

...Три года назад я приехал в Ладогу, чтобы попытаться отыскать какую-то связь между «Олеговой могилой» и Георгиевским собором. О соборе и об одной из его фресок, где Победоносец едет с оранжевым флажком, а усмиренного Божьим словом змея ведет на пояске (как козу или собачку) дева Елисава, в последнее время много говорили. Подходила к концу его многолетняя реставрация.

Георгиевский собор — современник «Слова». И я надеялся, что Георгиевский храм и «Олегова могила» (если это и впрямь она) будут наглядно сопоставлены в самом ладожском пейзаже. Земной рельеф — тот же текст, особенно когда речь идет о мифе. А в данном случае летописное предание об Олеге и церковное предание о посмертных подвигах Георгия — зеркальны. У Олега против его змеи не нашлось боевого копья. Такого, как у Одина. Или как у Перуна, раз в году побеждающего своего змееподобного противника. Или хотя бы такого, как у привычного нам весьма позднего Георгия, с московского герба.

- Эти бусы собрала на своем огороде ладожанка Ольга Кузина

• Церковь Святого Георгия. Вторая половина XII века

Ладожане знали, что зло сталью не искоренить, а потому греческий мастер очень бережно и, похоже, даже с юмором, в красках пересказал страницу из Жития Святого воина. Георгии — совсем мальчик! — едет к городу на фоне стилизованных пол ладожские сопки иконных горок. Конь у него белый в серых яблоках. Правое переднее копыто написано так, что невольно приходит на ум реминисценция с фальконетовским Медным Всадником: оно упирается в землю за спиной змея, но на самой фреске как бы касается хребта чудовища. И смотрящему кажется, что всадник змея попирает. А змей — с пустыми бельмами зрачков и залихватским рогом на макушке он великолепен! — покорно выползает из реки на белокаменную набережную, и Елисава, смастерившая из своего пояска-убруса поволок, свободной рукой делает дланью жест: «Пожалуйте в ворота!» Она ведет его в город не по прихоти: каждый язычник должен увидеть, что за сила у Слова Божья.

Могли ли строители Георгиевского собора не вписать антитезу Олег — Георгий в структуру ладожского ландшафта? Я полагал, что не могли. Только вот те два километра, о которых я услышал, когда уже выезжал из Питера, это, как мне представлялось, слишком много, чтобы диалог храма и сопки был бы явственен.

Но от того, что я увидел с «Олеговой могилы», дыхание у меня перехватило.

Георгиевский собор и «полая сопка», она же сопка Ходаковского (так зовут «Олегову могилу» в честь срывшего ее вершину в 1820 году исследователя), — две зеркальные точки на дальних краях одной волховской излуки. Натяни между ними мысленную тетиву, и она коснется противоположного берега. Это значит, что и от Георгия, то есть от ладожской крепости, «могила Олега» — самая дальняя, еще не перекрытая деревьями правого берега точка. А следовательно, на ней и должен был находиться ближайший к Ладоге сторожевой пост.

С дивинца этой сопки, откуда «дивились», то есть смотрели за округой ладожские сторожа, открывается на север вид до Велсши и Любши. А с Любши хорошо видны сопки Горчаковщины, последние из волховских погребальных насыпей. За ними во времена Рюрика и Олега была лишь болотистая пойма Ладожского озера.

Сопки и курганы обступали Ладогу со всех четырех сторон, но именно с севера исходила наибольшая для города опасность. Потому так тщательно и построена эта цепочка: Горчаковщина — Любша — «Олегова могила» — крепость. Таков путь «зримого телеграфа» ладожских сторожей. Изыми сопку Ходаковского, и город, как без глаз.

... Ветер гнал волну с Ладожского озера, и директор музея Людмила Губчевская обмолвилась, дескать, Волхов идет назад, а это плохая примета...

— Ну ясно, плохая, — отозвался за спиной мой сын, тогда еще школьник, — ветер в паруса иаходников!

• Чудо Георгия о змие. Фреска в диаконнике церкви Святого Георгия

Устремившаяся к своему истоку река — зрелище страшное. Это как сворачивающийся на глазах Иоанна Богослова свиток небес, как «вывернутое наизнанку» и текущее вспять время автора «Слова о полку Игоревен. Это крушение миропорядка. Это, наконец — «ветер в паруса находников».

Но если вся наша жизнь проходит в координатах этой метафоры, куда же нам положить объявившегося в Ладоге через тридцать три года и внезапно скончавшегося Олега, как нс в основание первой из трех станций ладожского «зримого телеграфа»?

Что-то подобное мы знаем по Петербургу. Доменико Трезинитак прорубил просеку Большого проспекта Васильевского острова, чтобы одним концом мысленное ее продолжение выходило на Трубецкой бастион Петропавловской крепости, а другой конец упирался в Костыльную заставу на берегу Финского залива. Когда шведы появлялись в акватории, на «костыле» взвивался флаг. Дозорные его видели прямо с бастиона.

Народная молва не сберегла предания о том, в какой из сопок лежит Вещий Олег. Разорение Новгорода и Ладоги московскими князьями, потом опричнина и наконец польская интервенция — все это разрушило хрупкую мозаику ладожского мифа. Вот один из здешних сюжетов.