Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1998 № 08 (854)

Л.ВЛАДИМИРОВ:— В восьмидесятые годы знаменитая Ливерморская лаборатория в Калифорнии разработала невероятную на первый взгляд систему противоракетной обороны, названную «Поп-ап» — это можно перевести как «подскок». Подводный ракетоносец где-то на океанской глубине получает сигнал, переданный через водяную толщу только что тогда разработанным сине-зеленым лазером: противник запустил межконтинентальные. Из-под воды вырывается ракета и на сравнительно небольшой, стратосферной высоте разворачивает платформу с атомными лазерами. Следуют наведение на горячие «хвосты» запущенных ракет, еще не вышедших на орбиту, и одноразовый лучевой удар каждого лазера с атомной подкачкой.

Все это было уже в рабочих чертежах. История сделала очередной поворот — и кто сегодня думает о подобных системах? Но и в этом военном проекте, и в сегодняшних микродатчиках, пробирающихся по сосудам к человеческому сердцу, я вижу одну общую тенденцию: такое сближение науки и техники, что уже невозможно сказать, где кончается одна и начинается другая.

Еще совсем недавно все было ясно. Ньютон, Лейбниц, Максвелл, Планк, Менделеев, Эйнштейн, Гейзенберг, Шредингер, Де Бройль, Бор, Ландау... — ученые. Уатт, Фултон, Стивенсон, Эдисон, Белл, Отто, Попов, Маркони... — техники-изобретатели. Но потом, в какой-то момент нашего века, грань стала быстро стираться. Может быть, с работ Петра Леонидовича Капицы? Или Винера, Эшби, Тамма, Семенова, Сахарова, Таунса, Басова, Прохорова?.. Нет, это произвольный список, и момент неуловим. Лучше спрошу так: компьютерная программа — это что, научная работа или технический продукт? А к чему — к науке или технике — отнести фотолитографию, изготовление микропроцессоров? Что такое пакетная коммутация, да и вся сеть «Интернет»? Четкий ответ невозможен. Вот и кажется мне, что сейчас прямо на наших глазах идет полное слияние науки с техникой. Электроники с медициной. Химии с экологией. Биологии, генетики — чуть ли не с теологией, если говорить о клонировании живых организмов. И так далее.

КЕННАУЭЙ:— Сперва позвольте не согласиться с вашим мнением, касающимся истории: попытка сочетать науку с техникой была сделана еще в восемнадцатом веке. В 1727 году во Франции была основана Школа дорог и мостов с ясным намерением сочетать науку с техникой и обслуживанием общественных нужд. Крупнейшие французские математики разрабатывали научную строительную механику — по-нынешнему сопромат — и особенно успешно гидравлику. Конечно, французский пример — единственный в академическом мире и во всей истории. Девизом Школы дорог и мостов было «содействовать обороне страны и ее коммерции». Боюсь, что до наших дней ни один британский университет не может похвастать таким девизом.

В остальном вы правы. Даже строительство, одно из древнейших ремесел, испокон веков и до времен совсем недавних велось эмпирически, методом проб и ошибок. То же можно сказать о британской промышленной революции прошлого века, особенно в области машиностроения и химической промышленности. Смыкание с наукой происходило очень медленно, но сегодня скорость этого процесса возросла, и вторая производная — ускорение — тоже увеличивается.

Правда, журналисты любят приписывать современный технический прогресс исключительно науке. Это в большинстве случаев не так: речь идет именно о технических разработках, использующих известные научные данные. Возьмите хоть такую современную вешь, как оптическое волокно. Его сделали специалисты по стеклу, британские «стекольщики», не представлявшие себе, что открывают новые, невероятные возможности передачи сигналов. Потом опять же не ученые, а инженеры-разработчики придумали приспособить стекловолокно к передаче света, приставив к его концу малый лазер и использовав поворот плоскости поляризации как способ передачи сообщений. Но у них ничего не получалось до тех пор, пока не додумались до использования более длинных волн и до покрытий, сообщающих волокну эластичность. После этого пошли интереснейшие научные работы — например, по теории светового компьютера.

Или вот лазеры. В пятидесятые годы ученые открыли возможность громадного усиления микроволн. Фабрикант, Басов, Прохоров, Таунс, Шавлов заложили, конечно, хороший научный фундамент, но первый световой рубиновый лазер с подкачкой сделал в 1960 году инженер Теодор Мейман.

Это я говорю в защиту нашего брага-инженера. Существовал, да и существует еще некоторый научный снобизм. В начале века, когда Кембриджский университет начал выпускать инженеров, обладатели таких дипломов чувствовали себя как бы специалистами второго сорта. В моем кембриджском дипломе стояло: механические науки. Теперь опомнились и стали писать «инженер».

ВЛАДИМИРОВ:— Ну мне, инженеру по образованию, такой снобизм, конечно, не свойственен. Я говорю именно о сближении между сегодняшними учеными и инженерами.

В самом деле, почти до наших дней что ценилось в инженере больше всего? Опыт, интуиция. Вспомните хотя бы Петра Акиндиновича Титова из замечательной книги академика Крылова «Мои воспоминания». У Крылова, руководившего в конце прошлого века строительством судов, был десятником Титов, человек без всякого образования. Он подходил к Крылову и говорил, например: «Алексей Николаич, надо бы сечение бимсов к завтраму рассчитать». Крылов шел домой, открывал справочники, писал интеграл Мора и рассчитывал сечение балок. Выходило: диагональ квадрата — тринадцать дюймов. Наутро Титов кивал головой : «Вот и хорошо, Алексей Николаич, вот и спасибо. Я как раз четырнадцатидюймовый лес заказал. Обтешется — в аккурат будет». О, романтика времен минувших! Но ведь и формулы сопромата, которые писал Крылов, относились к идеальным балкам или фермам, а свойства материала учитывались эмпирическим коэффициентом. Теперь даже это уходит в прошлое. Верно?

КЕННАУЭЙ:— В основном верно — если помнить, как сложен переход от концепции к изделию, от «мысли» к «железу». Я всю мою жизнь посвятил тому, чтобы научное исследование, эксперимент и технологическая разработка взаимно перекрывались и, в идеале, сливались в единый процесс. Конечно, прежде процесс такого рода мог занимать века и даже тысячелетия. Скажем, принцип газовой турбины был открыт еще Героном Александрийским. А теория космических полетов была разработана в прошлом веке (вспомните совершенно правильное изложение космических скоростей у Жюля Верна). Но не было ни материалов, ни средств изготовления, ни технологии. Фрэнк Уиттл пришел к мысли о реактивном двигателе в начале тридцатых годов, а работоспособный образец был построен в сорок первом. С лазером вышло еще быстрее. Периоды, как видим, сокращаются.