Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1998 № 07 (853)

Можно было бы бежать от грешного мира в глухую теснину леса и здесь, в уединении, молить о спасении. Но послесмутное время, его внутренняя динамика породила новый тип русского подвижника. Отныне спасение мира виделось не в молитвенном затворничестве, а в активном общении с миром. Следовало спасать его словом и примером.

Но прежде всего нужно было навести порядок у себя в доме, в самой церкви, избавив ее от множества неустройств, подняв нравственный и образовательный уровень духовенства. Церковная реформа осмысливалась как потребность времени, как обновленческое течение, которое вынесет Русь на стремнину истинного благочестия.

С началом воцарения Алексея Михайловича появилась надежда у ревнителей: их идеи всецело захватили молодого государя. Был создан кружок ревнителей древнего благочестия, боголюбцев, который по внутренней связи с Алексеем Михайловичем становился своеобразным правительствующим кружком. Одновременно ревнители принялись настойчиво искать единомышленников, людей, способных осуществить их планы.

Никон подходил к такой роли более всего. Прослыша о прежней подвижнической жизни инока, бывшего на тот момент игуменом заштатной Кожеозерской обители, и настроенный ревнителями, царь с большим интересом ждал встречи с Никоном. Но при этом не стоит забывать, что перед царем бесконечной чередой проходили десятки людей, так что нужен был особый дар, чтобы запомниться, не затеряться.

Никон запомнился. Царь увидел в нем то, чего не хватало ему самому. Благодушный и склонный к рефлексии, он искал опоры в натурах монолитных, характерах вулканических, способных поддержать и разделить с ним тяжкое бремя власти. В Никоне угадывался прирожденный лидер харизматического толка, в общении с которым молодой государь мог черпать то, чем был по природе своей обделен, — твердость и уверенность. Тот самый «крутой нрав», так мешавший гоголевскому «достойному человеку», для Никона стал трамплином для высокого взлета.

Но что питало уверенность самого Никона?

Едва ли историки могут ответить на этот вопрос. Становление личности редко оставляет документальный след, скорее это область художественной литературы. Факты, доподлинно известные о Никоне до 1646 года, переданы по большей части им самим, но уже опальным, рассорившимся с царем. Конечно, они просеяны им и искажены обидой и негодованием. Однако даже в том немногом, что он оставил, есть нечто, обращающее на себя особое внимание. Это ощущение Никоном своего высокого предназначения.

Любопытно, что чувство избранности было присуще всем ревнителям. Они видели себя апостолами, призванными спасти мир. Отсюда — уверенность, граничившая с фанатизмом. И фанатизм, питавший слепую уверенность. Как ни странно это может показаться, но некогда единомышленники, а позднее смертельные враги патриарх Никон и протопоп Аввакум были замешаны из одного теста и отличались лишь знаками — плюсом и минусом, при том что и знаки-то эти менялись в зависимости от религиозных позиций тех, кто их расставлял. Эта схожесть натур смертельных врагов была, между прочим, неосознанно прочувствована Алексеем Михайловичем Не случайно Тишайший так старательно оберегал от патриаршего гнева раскольника Аввакума: он не дал его расстричь, смягчил приговор и долго уговаривал принять церковные нововведения. Царя привлекало в неистовом протопопе то же, что и в Никоне, — цельность натуры и убежденность. Никон слепо верил в свое предназначение. Рассказывая своему «биографу», клирику Иоанну Шушерину, о детстве, он поведал о случае, когда ему, подростку, будто бы было предсказано патриаршество. Вообще Никона с рождения окружали предзнаменования, возвещавшие будущее величие. При этом не столь важно, какая злесь доля правды или вымысла. Представление об истине людей позднего средневековья было принципиально отлично от нашего: истинно не то, что произошло, а то, что должно было произойти. Потому для Никона Слово о его высоком предназначении было как явь, оно для него действительно прозвучало, определив сначала поступки самого Никона, затем — отношение к нему окружающих.

Даже жизненные повороты осмысливались Никоном как доказательство его избранности. В детстве злая мачеха стремится избыть нелюбимого пасынка, но смерть минует мальчика. Позднее, уже будучи монахом, не в силах терпеть гнев игумена Елеазара, он бежит из скита на острове. Бежит в утлой лодчонке, и его застигает буря. Кажется, уже не спастись, и все-таки он спасается — полузатопленную лодку выкидывает на Кийский берег. Проходит еще несколько лет, и опять на северном море «глубник» — северо-западный ветер — настигает посольство уже митрополита Никона, плывущего на Соловки за мощами митрополита Филиппа II. Одну посольскую ладью переломило, и все погибли. Другую, с Никоном, по его же признанию, «ушибло и залило волной в кормовом чулане, одва ожил». Но ведь ожил! Для Никона это значит — он Богу надобен, Бог хранит его!

Время ревнителей востребовало натуры и характеры типа Никона, но тому обстоятельству, что время выбрало именно Никона, история во многом обязана заурядному Случаю.

В конце двадцатых годов священник Никита (будущий Никон) в один год теряет трех своих сыновей. Можно представить себе, как страдал Ни кон-отец. Но вот что интересно: для него — это знак свыше. Он уговаривает жену уйти в монастырь, а сам отправляется в Анзерский скит близ Соловков. Внутренняя мистическая предрасположенность и трагическая случайность, столкнувшись, высекли искру, от которой через два десятка лет запылает раскол. Разумеется, не одна «никоновская искра» палит раскольничьи гари, и все же сколько случайностей, непредвиденных обстоятельств, из которых слагается судьба человека и история страны! Не случись такого несчастья, не оборвись нити, связывающие его с миром, кто знает, как повернулась бы жизнь скромного священника?

Это лишь один пример Случая. Но ведь есть еще характер и время. Особое, после Смуты.

Бог приберегает Никона. Но для чего? В чем главная тема его жизни?

Будущий патриарх не сразу находит ее. А она, вопреки расхожим представлениям, вовсе не сводилась к церковной реформе. Пройдет немного времени, и Никон на вопрос, как молиться — трех- или двухперстно, с удивительным равнодушием ответит: молитесь, как хотите! Это- то после того, как по слову патриарха сторонников двухперстного знамения безжалостно рассовывали по монастырским узилищам!

Никона волнует иная тема — зашита священства от наступления светской власти. Соборное Уложение и созданный в 1649 году Монастырский приказ изымали в пользу государства целый комплекс прав, ранее принадлежавших церкви. Ущемление прав оборачивалось серьезными финансовыми потерями. Но Никона более тревожит перераспределение власти духовной в пользу власти светской. Думаю, даже в самых страшных снах своих он едва ли видел, как церковью примутся управлять согнанные в Синод чиновники в рясах. Однако пророчески чувствовал: случившееся — лишь начало, разрушающее гармонию симфонии двух властей. И с этим надо бороться.