Валентина Журавлева - КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 1959-60

Юрий думал. «Почему время, тайны времени так привлекают нас? Почему рее чаще и чаще мы обращаемся к ним?» Он вспомнил, с каким чувством гордости за человека читал книгу об Альберте Эйнштейне и о его теории относительности, о теории покорения времени. И он ответил на свой вопрос: «Мы, люди, живя во время овладения энергией и пространством, начинаем эпоху покорения времени». Он опять вспомнил слепого, но уже без горького чувства. И вдруг его напряженный мозг вытолкнул ответ и на тот старый отравленный вопрос. «Да, — сказал сам себе Юрий. — Слепой может изобрести микроскоп и проникнуть в невидимый мир. У него нет глаз, но у него есть разум, его преграда — слепота, но его оружие — мысль. И разве обязательно видеть пространство и слышать звук? Разве нельзя увидеть звук и услышать пространство и предметы? Разве не чувствовал и не сочинял музыку глухой человек, великий композитор с яростным львиным лицом? Ультразвуковой микроскоп — вот что изобрел бы слепой!»

Юрий ускорил шаги, почти бежал. Какая-то очень важная мысль, предчувствие догадки или сама догадка, билась под всеми этими мыслями. И он опять вернулся к загадкам времени, и на одно ослепительное мгновение загадки времени и загадка «акулы» возникли рядом в его мозгу, и он успел сопоставить их.

Юрий дошел до здания опытной станции, но не вошел в лабораторию, а повернул направо, в садик. Он закружил по аллеям вокруг фонтана, заложив руки за спину, наморщив лоб. Он боялся, что мысль, как рыба, ускользнет от него, уйдет в пучину. Он ухватился за старую, давно известную истину: «Материя развивается в пространстве и во времени». Эта фраза застряла в мозгу, выстукивала, как телеграфный ключ, заглушая все остальное, и он уже начал бояться ее. Юрий несколько изменил слова старой истины: «Материя развивается не только в пространстве, но и во времени». И это «но и во времени» словно распахнуло невидимую дверь, впустив лавину новых мыслей.

«Мы привыкли видеть в пространстве. Наши микроскопы и телескопы нацелены в пространство, как будто только оно отделяет от нас другие миры и явления».

Он несколько раз глубоко вздохнул, как бы проделав тяжелую работу. В его ушах звенело, словно там сталкивались тонкие стеклянные палочки. Он не знал, откуда идет этот звон. Несколько минут он ни о чем не мог думать, устремив вдаль опустевшие глаза. А стеклянные палочки сталкивались все быстрей, все сильнее… И он понял, что это звенит тишина…

И в звенящей тишине ясно и четко встали те самые мысли, которые люди называют догадкой: «От других миров и явлений нас отделяет не только пространство, недоступное нашему глазу, но и время, которое наш организм не ощущает». «Время зависит от движения», — говорит Эйнштейн. Разные миры находятся в разном движении, и, значит, время у них разно. Секунда для нас — это годы для обитателей других миров, и наоборот — миллионолетия, за которые происходят процессы в космосе, могут оказаться мгновениями. И время жизни зависит от движения — от интенсивности обмена веществ. Отрезок жизни для различных существ неодинаков: для человека — это столетие, для собаки — годы, для мотылька — дни, для микроба — минуты. Если продолжить эту цепь, то она приведет к микроорганизмам, у которых обмен веществ и жизнь протекают за тысячные и миллионные доли нашей секунды. От познания этих существ нас отделяет не только пространство…»

Юрий устремился к зданию опытной станции, рывком распахнул дверь в кабинет профессора. Нина Львовна удивленно посмотрела на него. Многолетняя профессорская работа не погасила в ней чисто женской чуткости и проницательности. Нина Львовна сразу уловила несоответствие в лице своего ассистента — в лице человека, который боится растерять мысли, и поняла, что это контраст между движущимися мускулами лица и неподвижными глазами.

— Я думаю… Мне кажется… — с усилием проговорил Юрий и замолк. Он все еще додумывал свою гипотезу.

Нина Львовна помогла ему:

— Слушаю вас, Юрий Аркадьевич.

Его имя, произнесенное доброжелательно и спокойно, словно придало ему уверенности.

— Мне кажется, Нина Львовна, следовало бы поискать возбудителя «акулы» с помощью сверхскоростной кинокамеры.

— Хорошо, — произнесла она заранее приготовленное слово, еще не поняв мысли своего ассистента. — Если нужно, мы сегодня же дадим телеграмму в Москву, и нам пришлют ее самолетом…

Она запнулась, потому что успела продумать фразу Юрия и до нее дошел смысл его слов. Она подняла брови с выражением живого интереса:

— А знаете; это мысль!

Обрадованный, он заговорил быстро, улыбнулся робко и с жадной надеждой. Его глаза ожили, заблестели, зрачки потемнели и расширились, отразив свет. В них словно открылись небольшие оконца, и на Нину Львовну излучилась такая печаль и нежность, такое чередование веры и отчаянья, что она невольно позавидовала той молодой женщине, которая вызвала к жизни эти чувства.

От установки фазоконтрастного микроскопа с вмонтированной в него сверхскоростной кинокамерой, дающей десять миллионов кадров в секунду, падала причудливая тень, чем-то напоминающая человека на лошади. Юрий и Нина Львовна меняли пластинки с каплями культуры бактерий излишне медленно, подчеркнуто не суетясь. Они старались не смотреть в сторону фотолаборатории, где уже проявлялись первые пленки.

— Четыре готовы, — послышался голос.

Нина Львовна и Юрий, словно сговорившись, повернулись и пошли к профессорскому кабинету, куда были доставлены пленки и заряжены в просматриватель.

Нина Львовна нажала кнопку, и на экране поплыли первые кадры. Многие были пустыми, на других вырастали колонии кокков и армии фагоцитов, ведущие с ними борьбу. И внезапно руки Нины Львовны и Юрия одновременно потянулись к стоп-кнопке. На экране остановился кадр, в середине которого виднелось расплывчатое продолговатое тело бациллы, похожее на торпеду. В нем выделялось несколько темных точек — ядра. Нина Львовна нажала кнопку «медленно», и на экран выплыло сразу несколько «торпед». Их ядра делились, расщеплялись на две части, образуя новые тела бацилл.

— Очевидно, бацилла «а» действует, как вирус гриппа. Она пробивает брешь в защитных силах организма, а затем туда устремляются кокки, — прошептала Нина Львовна, будто боясь громким словом вспугнуть микробов на экране.

— Мы имеем дело с посланцем микровремени, — продолжала Нина Львовна. — Смотрите, вот пошли уже кадры без бактерии «а». Видимо, она не окрашивается и принимает всегда цвет среды, а увидеть ее можно только в момент перед делением и в момент самого деления ядра. Этот момент составляет ничтожные доли секунды, что недоступно глазу. А вся жизнь частицы бактерии до деления длится, возможно, секунды.