Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №12/2020

Служили второй месяц. Еще помнили запах гражданки, но уже свыклись с армейским «есть, так точно, никак нет». Каждый день – последний. Рота, подъем – рота, отбой; завтра будет завтра. Но сегодня все было иначе. Ждали вечера, как приказа.

– Говорят, не будет отбоя.

– Кто говорит?

– И подъема завтра не будет. Спи не хочу.

Опять крутились возле каптерки. Там в шкафах – все и сразу, невозможное и живое. В двадцатых числах пришло первое довольствие. С разрешения комроты затарились.

– Шире шаг, – громыхнул Горбенко и на зависть жадно зашелестел оберткой.

«С орехами», – подумал Ципруш.

«Птичье молоко», – представил Манвелян.

День сгущался вечером. Блестел центральный проход, звенели золотом гирлянды. По распорядку отправились на ужин. Опять давали рыбу хек, никто не притронулся. Еще три часа. Ну ладно, четыре. С низкого кубанского неба валил скромный дождевой снег.

Капитан Калмыков торопился домой и вот уже шаркал по черному асфальту, чтобы ворваться и разорваться, выпить и закусить и обнять жену, конечно. А потом сказать – как есть, так и сказать. Все равно придется.

Десятой ротой он командовал третий год и каждый раз в новогоднюю ночь оставался на дежурстве: холостой и добрый. Но теперь женился, забылся, и армейская располага заслуженно сменилась простым семейным бытом.

Стол он разобрал еще утром. Прямо с порога услышал и запах горбуши, и лимонного сока, и жареных мясных чего-то там. Жена потянулась, он расплылся, и никакого праздника не нужно – вот оно, счастье, без повода и причин.

– Ты сегодня вовремя, – усмехнулась, а Калмыков уже доставал бокалы.

Шампанское рано, а водочки чуть-чуть можно. Согреться, разогреться, заговорить. Бахнул соточку, и сразу еще. Хорошо-то как стало, господи.

Салатики, рулеты, маринованные огурцы – все как любит, лишь бы знал. Ходила туда и сюда, еще в халате, вся в мыле, без прически, но все равно – боже мой. Тоже молчала. Расскажет сразу после – будет рад, хотели же, планировали. Она трогала живот, и улыбалась, и думала: мальчик или девочка – да без разницы, лишь бы (на выдохе) – ага.

За окном стреляли. Цветное крошево вперемешку с темнотой, и звезды – большие и глазастые – смотрели на эту красоту.

Приготовилась и вышла: платье в пол – новое. Брошку нацепила и сережки – дарил и одаривал. Калмыков не охнул, сдержался, но расцвел и обнял ее крепко и легко одновременно, как может только любящий муж.

– Ты давай-давай, – кивала, – ешь, чего смотришь.

Он ел и выпивал, она тоже: фрукты и овощи, картошечки немного, с вином временила – может быть, сам догадается.

Вдвоем хорошо, и дома – тоже. На пятой рюмке развезло. Краснющий, он откинулся на спинку дивана и запыхтел. В глазах мишура, огни и песни. До курантов – целая вечность, а он – готов. Если пьяный, значит, не считается, как ни крути. Сел ближе, руку на талию, все дела. Лучше сейчас, чем потом: ожидание – хуже смерти.

– Такое дело, – сказал, – ты только не ругайся.

Калмыков посмотрел на нее. Кажется, все поняла. Жену офицера не проведешь.

– Только не говори, что опять, – и впрямь поняла.

– Да-да, – задакал, – это последний раз, но сейчас прямо нужно, больше некому. На месяц всего или на два – как пойдет. Но я постараюсь. Ну, нормально же все, правда?

Встала и ушла, закрылась в комнате. Очередную командировку она могла, конечно, вынести, но чтобы так скоро – только с одной справилась, а теперь другая. А если там чего, а у нее ребенок, и вообще, разве можно так.

Он стоял возле двери и слушал. Приоткрыл: сказала – уходи. Вернулся в кухню, налил коньяка, лимон брызнул.

Приближался Новый год, а ничего не менялось. Никакого праздника, вечный нескончаемый долг.

Минут за сорок до – накинул бушлат, поправил шапку, и мокрый снег расцеловал его грубое капитанское лицо.

– Отставить радость, – рычал сержант Горбенко, – рано, ра-но!

По слогам и в точку.

– Ну одну конфеточку, ну, товарищ сержант.

На центральном проходе выставили столы. Ленкомната опустела, в каптерке больше ничего. Каждому по два, сержантам – четыре. Бутылки с газировкой в стройном ряду, сладости в пластиковых тарелках.

– Бреусу не наливать, – хохотали солдаты.

Ждали и дождаться не могли. Горбенко обозначил: как появится – сразу сядем, а то сожрете все, как и не было. Президент не появлялся, хоть луч прожектора широко светил на белой стираной простыне.

Зато Калмыков появился.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – протаранил дежурный по роте.

Товарищ капитан дернул головой. Горбенко подорвался и проследовал за ним в служебный кабинет.

Солдаты шептались и не решались. Мандарины смотрели на них спело и сочно. Команды не было, никого не было.

– Может, по одному хотя бы? – предложил Манвелян.

– Да хрен знает, – размышлял Ципруш.

Молчали, думали, боялись.

Сержант Горбенко, матерясь неслышно, вышел на взлетку и прогремел, как в последний раз:

– Десятая рота! Построение на центральном проходе! Форма одежды – четыре. Рядовой Бреус, открыть оружейную комнату. Учебная тревога – нападение на штаб!

Вместо жестяных кружек зазвенели приклады, и тяжелый топот заглушил сторонний шум.

На белом-белом экране появился президент. Он что-то говорил, но никто его не слышал.

Писатель и журналист. Родилась и выросла в Одессе. Живет в Москве. Окончила журфак МГУ. Кандидат филологических наук. В свое время принимала участие в работе 20-й комнаты журнала «Юность» где получила награду «Золотое перо».

С 2001 года работает в «Российской газете». Рассказы публиковались в сборниках «Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве» «Современная русская проза» «Маша минус Вася» и других. Продюсер и соавтор сценария документального фильма «INTO – нация большой Одессы». Программный директор Фестиваля экранизаций «Читка».

Декабристы – так называются мужья, которые уходят из семьи под Новый год. Декабристки – их жены. Большинство из них уже непохожи на тех декабристок, которые следовали за своими мужчинами на край света в неудобную для себя жизнь. Хотя, может быть, когда-то ими и были. Задача современных женщин, оставленных в декабре, – выжить.

…Тот год, в преддверии новой общей войны, ознаменовался большим количеством разводов. В России говорили, что снова во всем виноват Чубайс. Развод большого чиновника был самым громким и подавал яркий пример другим мужьям. Они говорили: «Ну уж если Чубайс-то развелся…» и начинали смотреть по сторонам. Разводы были порой столь неожиданны, что одна из знакомых Анны сказала: не удивлюсь, если на всех испытывали новое психологическое оружие. Под его воздействием люди не могли жить в мире даже в собственной семье. Что уж говорить о странах.