Коллектив авторов - Журнал «Юность» №02/2022

Единственный, как сказано, случай двойной канонизации в истории Русской церкви.

Стоял октябрь, темнело быстро. Чемодан так и лежал несобранный, переписка продолжалась.

«Это что, типа, предупреждение?» – нервничала я.

«Сейчас позвоню О.» , – сказала знакомая из Петербурга, а я, пока она звонила, написала другу в Тверь. Сказала, что буду у них полдня в командировке и что мне бы очень хотелось попасть в какое-то место, связанное с Анной Кашинской.

Мой друг журналист знает массу полезных вещей.

«У нас буквально на днях открыли у ЗАГСа памятник Анне Кашинской и Михаилу Тверскому! И за городом установлен крест на том месте, где Михаил прощался с Анной, отбывая в Орду, к Узбек-хану на верную смерть».

Я еще сильнее занервничала, как будто сама отбывала на верную смерть – в «Сапсане» с Ленинградского вокзала, вагон девятый, место не у стола, по ходу движения.

«Это, конечно, здорово, но мне бы что-то более церковное. С мощами», – жалко добавила я, чувствуя себя законченным мракобесом, который в храм ходит не по истинной вере, а за чудом.

«Слушай, ну это надо в Кашин. Одним днем точно не обернемся, тем более если ты освободишься после пяти! Сейчас подумаю, что можно сделать. Напишу знакомым батюшкам».

Я бросила в чемодан что-то явно ненужное в поездке.

Бренькнул телефон. Петербург.

«О. пишет, что вам нечего бояться. Но сходить обязательно нужно».

Мне было все равно не по себе.

Булькнул мессенджер. Тверь.

«Я нашел! Есть старинный храм, где Анна принимала постриг. Если ты выйдешь ровно в пять, мы успеем!»

Я так волновалась перед дорогой, что перепутала названия городов и сказала сыну, что еду не в Тверь, а в Пермь. Он спросил, уверена ли я, что мне нужно на Ленинградский вокзал? А потом великодушно согласился, что названия вправду похожи.

Ну и реки что в Перми, что в Твери – могучие. Просторная пермская Кама, юная тверская Волга…

На этом, впрочем, сходство заканчивается.

До Перми ехать восемнадцать часов, до Твери – час с небольшим.

С волнением ступила я на перрон тверского вокзала. В голове играла песня БГ «Из Калинина в Тверь»: «Я пришел, чтоб опять восхититься совершенством железных дорог…»

Чем хороши командировки, так это тем, что за работой здесь думаешь только о работе.

В пять я усилием воли оторвалась от коллег – и побежала к кинотеатру «Звезда», на парковке которого уже поджидали меня друг с женой. Жена за рулем. У них была новая машина. А кинотеатр «Звезда» был старый – памятник конструктивизма, здание в форме бинокля.

Но мне впервые в жизни было не до памятников конструктивизма. Я как-то чересчур близко к сердцу приняла всю эту историю и теперь переживала, что не смогу помолиться святой Анне правильно, опасалась, что она меня не услышит.

Покровская церковь, куда меня привезли друзья, стоит на берегу реки Тьмаки. Ей больше двухсот лет, но даже этого явно недостаточно для того, чтобы святая Анна Кашинская могла принять здесь постриг в XIV веке.

– Да, этот храм выстроили на месте того , – сказал мой друг, – но зато здесь хранятся частицы мощей святой Анны!

Я вошла под своды церкви, как сомнамбула. Мне показали нужную икону, и я обратилась к святой Анне со всей искренностью.

«Я не очень понимаю, зачем я здесь, – сказала я, – но раз ты сказала прийти, то вот я. Пришла. Я не хочу тяжело болеть, а кто хочет? Особенно сейчас. И я каждый день боюсь за всех своих близких, а кто не боится? Особенно сейчас. Если это не как-то чересчур, то, может, ты дашь мне какой-нибудь знак? Ну чтобы я понимала, чего именно мне стоит опасаться? О чем ты меня хочешь предупредить?»

Я говорила все это, а сама вспоминала финальную серию «Черного зеркала», где все действие проходит под крики: «Дай же мне знак!» Я смотрела эту серию в шотландском замке Хоторнден, во время обеда, заедая сэндвичами овощной суп-пюре. За окном шумела горная река Северный Эск, в траве гуляли глупые фазаны, а в первый же день на прогулке я встретила лису, от которой душно пахнуло псиной. Интересно, я когда-нибудь еще буду в Шотландии?

Вот такая я молитвенница. Ни сосредоточенности, ни святости, ничего. Анна Кашинская и разговаривать со мной не станет.

Друг деликатно кашлянул сзади. Его жена ставила свечи за упокой.

– Держи, я тебе иконку купил. Там на обороте молитва.

Тропарь, глас 3.

Днесь восхваляем тя, преподобная мати, великая княгиня инокине Анно: яко бо лоза плодовита посреди терния, процвела еси во граде Кашине твоими добродетельми, всех удивила если чудным твоим житием, темже Христу Богу угодила если, и ныне, радующися и веселящися, пребываеши с лики преподобных жен, наслаждающися райский красоты и веселия. Молим убо тя: моли о нас Человеколюбца Христа Бога нашего даровати нам мир и велию милость.

Надо было, наверное, простереться перед иконой – как простираются правильные богомольные люди. Упасть, выставив на всеобщее обозрение подметки. Но я всего лишь стояла угрюмо перед образом и думала: вот никак не отпускает меня земное, поверхностное… Не зачтется мне эта молитва.

Купила свечу, опалила с одной стороны, зажгла и поставила, укрепив в выемке.

Захотелось курить.

Вот тебе и богомолье.

Друзья чувствовали мое настроение, но не расспрашивали. Отвезли в ресторан. Там я немного отмякла. Мы что-то ели, о чем-то разговаривали… Я слегка забыла про Анну Кашинскую и свое молитвенное фиаско, предвкушала завтрашнюю поездку в Петербург. Усталость спустилась внезапно, как будто ее принесла официантка вместе с чаем. Я поняла, что усну прямо здесь, за столом, – и попросила отвезти меня в гостиницу.

Друзья мои тоже устали. Да что там, вся Тверь готова была отойти ко сну прямо сейчас. Меня довезли до дверей, здание было старое, без лифта. Девочка-администратор заполняла карту гостя и зевала, извиняясь. Я вскарабкалась на четвертый этаж, дошла до своей комнаты – она была угловой, на два окна. Бросила сумку в кресло, умылась, разделась. Не было сил закрыть портьеры, точнее, хватило только на одно окно и половинку второго: оно осталось полузакрытым, за ним тихо дрожал свет ночного фонаря.

Я уснула, по-моему, раньше, чем легла в кровать.

А проснулась незадолго до шести утра – и увидела на стене огромную сигарету.

Это была, конечно, не настоящая сигарета, а ее громадное и очень точное изображение, созданное солнечным светом и открытым окном. Сигарета висела передо мной во всей своей красе – я видела фильтр, колечко у фильтра и даже легкий дымок!

Видение продолжалось меньше минуты, оно растаяло так, словно его стерли со стены – точно тряпкой с доски.