Коллектив авторов - Журнал «Юность» №04/2022

– Вот, – говорила бабушка, – держи! Это тебе.

Я был очень рад. Это оказалась замечательно интересная книга. «Правила поведения ребенка в обществе». С иллюстрациями. Мне особенно приглянулись иллюстрации. И я частенько брал и читал эту книгу, учась множеству разных ритуалов. Особенно мне понравилась традиция вставать, когда входит женщина. Так как других женщин в нашем с Васенькой мире не было, я вскакивал всякий раз, когда бабушка входила в комнату, до тех пор, пока она не запретила это делать. Она спросила меня:

– У тебя что, шило в заду? Чего скачешь?

Злость бабушки всегда была неожиданна. У нее не было зримых причин. Для нее не нужно было весомых поводов. Не было закономерностей.

– Так было сказано в моей книжке, ба. Если в комнате, где вы находитесь, появляется женщина, необходимо подняться, – процитировал я. – Это нормы вежливости, которые несомненно покажут мое воспитание.

– Что это за твоя книжка? – спросила бабушка.

– Та, которую ты мне отдала на случай смерти, – напомнил я.

И тут бабушка опять начала орать.

– Что! Ты?! Я! – Она выкашливала отдельные, не связанные друг с другом слова, которые, впрочем, я уже научился сам связывать и понимать. – Смерть! Я! Ждешь? Из-за книги! Я еще не умерла! Она могла кричать долго. И после множества подобных сцен ее «смерти» стали для меня привычными, потоки брани – обыденными, а злоба – естественной.

По первости мы с братом не оставляли надежды задобрить бабушку Аглаю. Нам казалось, что мы уже выучили некоторые закономерности в ее поведении. По каким-то приметам мы определяли, каково внутреннее состояние бабушки Аглаи. Но – бедные суеверные дети – мы не знали, что в случае с бабушкой не действуют ни приметы, ни наблюдения, ни логика.

Да-да, не было никаких закономерностей. Хотя, отталкиваясь именно от мнимого, мы с Васенькой решили выбрать правильный день, правильное время и правильный момент, чтобы выразить бабушке нашу преданность.

Мы задумали приготовить ей завтрак. Договорились, что я, как самый маленький, сделаю простое. Заварю чай. А Васенька пожарит яичницу.

– Я знаю как, – сказал он. – Отец научил меня. Слово «отец» Васенька произнес с таким значением, что у меня не осталось сомнений: завтра утром у бабушки будет лучшая яичница. Главное мне не подвести с чаем.

Я очень старался. Вскипятил воду. Обдал вымытый заранее заварочный чайник кипятком. Положил в него ровно три ложки индийского чая. Для верности еще раз вскипятил воду и, залив чайничек до половины, поставил завариваться.

Васенька сделал прекрасную глазунью. Возможно, от волнения и некоторой даже экзальтации, я решил тогда, что лучше яичницы и приготовить невозможно. Два прекрасных желтых глаза глядели на меня с блестящего белого лица…

В комнате зашевелилась, заскрипела пружинами дивана бабушка.

– Идет, идет! – прошептал Васенька.

Я взглянул последний раз на стол, просто для уверенности, что мы все сделали правильно. И вдруг понял, что случилась катастрофа.

– Мы забыли про бутерброд… – сказал я.

– Да… – ответил Васенька.

И мы, не сговариваясь, метнулись в разные стороны. Он к хлебнице, а я к холодильнику.

Бабушка одевалась. Обычно это длилось недолго. Она забирала волосы в пучок, меняла, спрятавшись за створкой шкафа, ночную рубашку на халат и шествовала умываться, а потом на кухню.

Мы успели. Когда она, по старой привычке учительницы английского, делая речевую разминку, то есть издавая каркающие и рычащие звуки, вошла на кухню, бутерброд уже лежал рядом с яичницей.

Бабушка посмотрела на нас. Почувствовала неладное, оглядела кухню. Уперлась взглядом в стол. Обнаружила мой чай, Васенькину яичницу и наш общий бутерброд. Все поняла и просияла. Бабушкино лицо осветила улыбка!

– Вот это дельно! – каркнула она. И затем произнесла еще одно прекрасное слово, значение которого я не понимал: – Благолепие!

Сказав это, бабушка уселась завтракать. Мы с Васенькой смотрели на нее, счастливые. Благолепие, что бы это красивое слово ни значило!

Бабушка подцепила вилкой большой кусок яичницы, отправила его в рот и, закусив бутербродом, принялась жевать. Наш триумф длился мгновения. Вдруг бабушкино лицо перекосилось, в глазах появилось страдальческое и одновременно злое выражение. Еще мгновение – и оно опять изменилось. Бабушка стала пунцовой от гнева. Глаза ее вылезли из орбит.

– Соль! – заорала она. – Соль! Куда! Невозможно есть! Возмутительно! Аргх!

Она издала звук – что-то среднее между рычанием и кашлем. И выплюнула нашу яичницу. Потому плюнула в тарелку еще раз и еще.

– Отвратительная порча продуктов! – сообщила она нам.

Мы вышли из кухни, а она осталась сидеть над тарелкой. Я видел, что она сидит и не двигается. Как бронзовый памятник. Я любил рассматривать такие в разных городах. Мама объясняла, чтó эти скульптуры символизируют. Потом, увлекшись, я стал пытаться разгадать смысл этих произведений. Придумывал им свои названия.

Мудрость. Сила. Отвага. Печаль. И так далее.

Бабушка все сидела над тарелкой в каком-то оцепенении и смотрела в одну точку.

«Скульптура “Благолепие”», – подумал я. Хоть и не понимал значения этого слова.

Между тем бабушка Аглая подняла голову и посмотрела вдаль.

– Я многое в жизни перенесла! – сообщила она в пространство. И замолчала.

Я подумал, что сейчас она скажет, что многое перенесла, но такую отвратительную яичницу, которую мы ей приготовили, перенести не может. Но я не угадал.

– Многое! – повторила бабушка. – Я видела войну и плен. Это святые вещи. Я не могу выкидывать пищу!

И она принялась собирать вилкой все, что недавно выплюнула. Она жевала наше кулинарное произведение, и ее лицо было серым и сморщенным от отвращения. Но она доела все до крошки. А мы с Васенькой не могли оторвать от нее взгляда. Словно под гипнозом смотрели на то, как она до блеска начищает тарелку остатками бутерброда. И я подумал, что если она сейчас захочет попробовать мой чай, то я точно обмочусь еще до того, как будет сделан первый глоток.

Вот тогда-то и наступит настоящее благолепие.

Временами бабушка принималась издеваться то над Васенькой, то надо мной. Причины этих издевок мы не понимали, но я думаю, что она не любила мужей и жен своих детей. Вообще-то, конечно, она не любила никого. Но вот их, мою маму и Васенькиного отца, она не любила особенно. И мы расплачивались за грехи родителей.

Недели две она пытала Васеньку.

Пытка заключалась в том, что перед сном каждый вечер у них происходил один и тот же диалог.

– Ну, и где же твой папочка?

Васенька молчал. Отец его ушел из семьи.

– Бросил вас? Что же он такое за отец, а?