разные - X-files. Секретные материалы 20 века. Досье. 2012 №3

Правда, четверть века спустя в солидных изданиях вроде «Философской энциклопедии» или «Краткого психологического словаря» соответствующие статьи все-таки появились. Но… Признайтесь, многое ли вы сможете почерпнуть из такого, скажем, объяснения: «…интенсивное, напряженное и относительно устойчивое чувство субъекта, физиологически обусловленное сексуальными потребностями и выражающееся в социально формируемом стремлении быть своими личностно значимыми чертами с максимальной полнотой представленным в жизнедеятельности другого таким образом, чтобы пробуждать у него потребность в ответном чувстве той же интенсивности, напряженности и устойчивости». Или: «Чувство любви имеет глубокий интимный характер и сопровождается ситуативно возникающими и изменяющимися эмоциями…» на этом фоне даже формулировка, предложенная некогда в «Возвращении» братьями Стругацкими («Любовь есть специфическое свойство высокоорганизованной материи»), представляется не столько шуточной, сколько гениальной: ровным счетом ничего не объясняя, она описывает явление с предельной краткостью и исчерпывающей полнотой.

Впрочем, несостоятельность любых определений и толкований не так уж и удивительна. К примеру: статистика утверждает, что свыше 70 % всей мировой художественной литературы так или иначе посвящено любви. Однако даже эти воистину титанические коллективные многовековые усилия не смогли описать любовь от альфы до омеги и темы отнюдь не исчерпали. Рискну предположить даже, что этого не случится никогда — слишком необъятен, неуловим и непостижим сам объект, в этом смысле сопоставимый со Вселенной или с Богом. Не зря писал немецкий поэт Гельдерлин: «Любовь наш Бог, мир движется любовью…»

И именно по этой причине давайте предельно сузим тему сегодняшнего разговора, ограничив ее лишь самым беглым знакомством всего-навсего с двумя-тремя камнями из фундамента волшебного замка. Правда, камнями краеугольными.

Известно, что само понятие индивидуальной любви исторически очень молодо. Оно явилось в мир (по крайней мере, наш, европейский) достаточно поздно, в начале XIV века — событие это связывают с зарождением гуманизма и даже называют иногда «революцией Петрарки». С этой точки зрения один из подлинных шедевров мировой литературы, Соломонова «Песнь песней», является гимном не любви, а лишь одной из ее составляющих — «страсти нежной». Однако здесь необходимо четко понимать: во времена Петрарки появилось не само чувство, а лишь осознание человеком его самостоятельного существования и значения. Подобным образом семь цветов радуги, с детства знакомое «каждый охотник желает знать, где сидит фазан», были подарены миру хрустальной призмой сэра Исаака Ньютона, пращуры же наши обходились, как правило, лишь тремя- четырьмя цветами. Шесть столетий мы взращиваем культуру любви подобно тому, как голландцы возвели в ранг высокого искусства разведение тюльпанов. Но кто же дерзнет предположить, что до этого времени дикие тюльпаны не произрастали изобильно на азиатских взгорьях? Следовательно, мы имеем полное право считать, что родилась любовь вместе с самим человеком.

Причем с древнейших времен воспринималась она не просто как «напряженное и относительно устойчивое чувство субъекта» («Краткий психологический словарь»), но ставилась в ряд могучих стихийных сил. Так, разнообразных приворотно-отворотных заговоров и наговоров, зелий и заклятий у наших предков всегда было не меньше тех, которые применялись для испрашивания дождя, урожая и прочих жизненно важных благ.

Вот, например, немецкие колдуньи полагали, что если в пятницу, на рассвете, при растущей Луне, выкопать землю со следом того, кто должен вас полюбить, и потом закопать ее меж ивовых корней, напевая при этом заклинание:

Много почв на земле, Кого люблю, тот достанется мне. Ива, ты расти, расти, Мне печаль не допусти. Он топор, я его ручка, Он петух, я его курочка. Такова моя воля, да будет так! — то достижение взаимности гарантировано.

Их английские коллеги отдавали предпочтение более редкому растению — дубровке. Корень дубровки надлежит истолочь или истереть в порошок, беспрестанно повторяя про себя имя любимого, затем взять щепотку получившегося зелья и смешать с едой или питьем, предназначенными предмету вожделений. При этом надо произнести:

Дубровка, дубровка, Заставь [имя] покориться моей воле.

Быть ему [ей]связанным или свободным — Это моя воля! Да будет так!

Будет оно так или нет — не ведаю, но подобными рецептами исписано столько книг, что впору составить солидную библиотеку. И достаточно пролистать сегодня любую газету, чтобы убедиться: дело ведьм и колдунов торжествует, а предлагаемые ими услуги пользуются немалым спросом.

Впрочем, оно и неудивительно: на протяжении веков магия предлагала выход из противоречия между невозможностью и необходимостью, во многом выполняя в этом отношении функцию современной науки. Различен здесь лишь источник могущественного вмешательства: колдовство взывает к силам потустороннего мира, тогда как знание — к законам природы. Но самое главное, попытки — успешные ли, тщетные ли, неважно — при помощи колдовства управлять человеческими страстями показывали, что вопреки мнению классика любовь чарует мир не так уж свободно. И в этом нынешняя материалистическая наука с чародеями полностью согласна — любовь не только подчиняет, но и подчиняется сама. Чему же? Поисками ответов на этот вопрос занимаются сейчас биологи, физиологи, генетики и психологи всех мастей.

И хотя изыскания их пока нельзя еще назвать особо плодотворными, даже то, что вырисовывается на горизонтах, представляет чрезвычайный интерес.

В мифологии многих народов мира — у древних шумеров и гордых эллинов, индейцев кечуа и пигмеев лесов Итури — можно найти одно общее предание, отличающееся лишь в деталях, связанных исключительно с местным колоритом. Создавая (или уже создав) род людской, некий бог — со зла или в мудрости — берет некий плод (или его семя), разделяет пополам и бросает в разные стороны… «И с тех пор так и бродят люди по белу свету, разыскивая каждый свою вторую половину, и великое чудо, если повезет кому-то ее найти…» Притча эта столь расхожа, что сегодня всякое упоминание о ней воспринимается как банальность, если не дурной тон. Увы, прав был Ницше, утверждая, что больше всего человечество потеряло от забвения банальных истин…