Журнал «Если» - «Если», 2012 № 07

— Ничего нового все равно не увидишь, друг мой Псих. Я сам чуть не сломал глаза об эти торосы. Говорю: все дело в блоке «пассионарности». Надо его снять с новых моделей, и все будет тип-топ, как раньше. Вообще, если подумать, дурная затея. Глупая и жестокая.

Психопомп склонил голову к плечу.

— Жестокая? Что вы называете жестоким?

Лойсо придвинул соседнее кресло и плюхнулся в него, вытянув длинные ноги в грязных стоптанных кедах, и нейротехник снова поморщился: здесь полагалось носить пластиковые бахилы поверх обуви.

— Жестокой, — повторил Лойсо, щуря наглые выпуклые глаза, — я называю всю эту хохму с самопожертвованием во благо и для. Ведь как было раньше: отправят команду реплик, внушив им, что они вкалывают за большие деньги, чтобы до старости семью обеспечить. Или срок отбывают таким способом. И все ясно и понятно, вопросов нет, а сейчас у бедняг от всех этих морально-этических установок просто крышу сносит.

Психопомп поджал тонкие губы. Игры с мозгами, затеянные «Биониксами», внушали ему отвращение. Якобы репликам ни в коем случае нельзя было узнать, что они реплики, — иначе матрица сознания отторгалась, и сложнейший механизм превращался в тупой, ни на что не пригодный кусок углепластика. Как кудесникам из «Ай-Бионикс» удавалось проделать этот фокус, нейротехник не понимал. По замыслу, существо, которое не нуждается ни в еде, ни в дыхании, способно пережить температуру, близкую к абсолютному нулю, давление в десятки атмосфер и поднимать несколько тонн груза — и каким образом оно может заподозрить, что в нем что-то не так? Будто оно не совсем тот Джон Смит, который лег в нейросканер на стандартное медобследование.

И ведь трюк работал. Реплики искренне верили, что они живые, настоящие люди.

А живым и настоящим людям неприятно умирать.

И кстати, им неприятно торчать на замерзшей планете двенадцать лет, вдали от семьи и дома.

И когда за ними не прилетает обещанный челнок — а челнок и не посылали, слишком дороги межзвездные транспортировки, — их охватывает такое бесконечное и черное отчаяние, что они способны на самые неожиданные поступки.

Многие реплики пытались в последние часы — или недели, или месяцы, или годы, зависит от того, где именно их бросили, — покончить с собой. Многие портили ценное оборудование, совершали диверсии. Несколько лет назад произошел громкий скандал. Трое реплик как-то ухитрились переоборудовать посадочную капсулу, не предназначенную для орбитальных полетов, и выйти на орбиту. Там они дождались корабля следующей экспедиции, захватили его, и если бы не мужественный поступок связиста (реплики, разумеется), успевшего известить флот, дело могло бы закончиться весьма печально. Опять в прессе появились упоминания репликантов, войны машин, терминаторов и прочих замшелых фантазий человечества. Кажется, тогда подкомитет по безопасности труда, купленный-перекупленный «Ариан Технолоджи» и их коллегами, впервые поднял вопрос о закрытии «Ай-Бионикс» и приостановке их разработок.

Ответом «Биониксов» стал блок «пассионарности». Реплики, которым вшивали этот блок, рады были умереть за счастье человечества и всегда готовы пожертвовать собой ради высших целей. По крайней мере, так утверждал «Бионикс». Психопомп позволил себе чуть заметно усмехнуться, вспомнив один из рекламных роликов.

Девчонка лет двенадцати, конопатая, вихрастая, чистый кошмар родителей, забирается в кабину отцовского мусоровоза. На дороге машина, яростно фырча и завывая, вдруг несется прямиком к обрыву. Но появляется один из биониксовских «пассионариев», упирается руками в бампер и останавливает грузовик на самом краю пропасти. Девчонка выскакивает из кабины в слезах и соплях, откуда-то с заднего плана набегает нерадивый отец, а спаситель, все же не удержавшийся на краю, медленно, со счастливой улыбкой летит вниз.

Ролик быстро убрали из Сети, признав педагогически некорректным и даже вредным для подрастающего поколения. Но осадок остался.

И остался вопрос. Ладно, допустим, всему виной блок «пассионарности», неведомо почему заставивший мозг оригиналов вспыхнуть и сгореть в ту же секунду, когда огонь проснувшихся вулканов, или взрывная волна, или острые осколки льда уничтожили их реплик. Точнее Психопомп сказать не мог, потому что последние полчаса из тех проклятых двенадцати все никак не удавалось восстановить, а именно это он пытался сделать уже два месяца. Четкая картинка сменялась помехами, яркими вспышками, и, наконец, все заливал ослепительный свет, еще более белый, чем невозможная белизна бессолнечной планеты. Именно это медленно, но верно убивало зрение нейротехника, вплоть до того, что пришлось вытащить из комода старые отцовские очки.

Итак, пусть во всем виноват блок. Но как прошел сигнал?

Основное свойство реплик — независимость их сознания от сознания оригинала. А предположить, что некая электромагнитная связь между разумами-двойниками существует, просто невозможно. Для того чтобы электромагнитный сигнал с Европы-8 достиг Земли и Марса (а именно там на момент взрыва находились оригиналы), потребовалось бы одиннадцать лет. Но люди, те, кого Психопомп называл Гляциологом, Геофизиком, Буровиком, Водителем, Механиком, Сапером и Связистом, рухнули как подкошенные в ту самую секунду, когда на Европе-8 прогремел тщательно запланированный и безупречно произведенный взрыв.

Позади остались их матери, отцы, жены, дети. Незавершенные дела. Неосуществленные планы. Несбывшиеся мечты и неудовлетворенные амбиции. Все, как и у других умерших, за одним исключением — ледяная пустыня под веками, а точнее, в экстрастриарной зоне зрительной коры.

Психопомп снова снял очки, протер их полой халата и устало прикрыл глаза. Как бы ни кипел энтузиазмом молодой психиатр Лойсо Гвид, ничего не понятно.

По воскресеньям они с матерью ходили в церковь, а потом на маленькое кладбище за церковью навестить могилу отца. Отец был убежденным католиком. Мать посещала службу скорее по привычке, а сын из уважения к матери. Не прислушиваясь к словам ксендза, он, сощурив больные глаза, смотрел, как косые солнечные лучи расщепляются в витражных окнах. По каменным плитам пола скользили цветные пятна. Святая на витраже смотрела снизу вверх на высокого старца с посохом. И статуи, конечно, здесь были барельефы и статуи. Святое семейство. Снятие с креста. И дальше, там, за кафедрой и спиной ксендза, мраморное распятие.

Тот, кого в институте звали Психопомп, смотрел на распятого человека и думал о жертвенности. О том, что этот вот тоже пожертвовал всем ради высоких идеалов, если говорить языком Лойсо. Мелькнула шальная мысль: а вдруг и он был репликой со вшитым блоком «пассионарности»? Мелькнула, окрасив щеки стыдливым румянцем, заставив неловко переступить на месте и покоситься сначала на мать, а затем на ксендза. В отличие от родителей, нейротехник не верил в Бога, и все же мысль была настолько кощунственной, что невольно казалось: услышит и накажет. Детский страх наказания, который трудно изжить и во взрослые годы.