Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1989 год

В Каире Василий прожил восемь месяцев. В отличие от улиц европейских городов, отмечает путник, каирские значительно уже, земляные, полны грязи и нечистот. Дома, как правило, тесные, с одним входом. Но наряду с этим имеется роскошный базар, а своеобразный колорит городу придают продавцы воды, повсюду с криками предлагающие свой товар. Многие места в Каире беспокойны, и, хотя ночью жгут огни, в это время там появляется особая охрана, Если стражникам кто-либо покажется подозрительным, могут и «главу усекать».

Большое впечатление на Барского произвел Нил, значение которого для Египта он вполне оценил; восхитило обилие плодов, произрастающих на этих землях летом и зимой, особенно запомнилась ему финиковая пальма. Удалось увидеть страннику и величавые египетские пирамиды, или, как он их называет, «фараоновы горы»: «иже суть четверограничные, всякая граница на стоп 75, высота же их есть на стоп пятьсот».

Постепенно Василий Барский становится человеком известным. В 1743 году русский резидент в Турции А. А. Вешняков вызывает его в Стамбул, предлагая стать своим помощником. «С великой радостию» прибывает Барский в «царствующий град», как часто называли Константинополь — Стамбул, «ради полезной беседы» заходит к патриарху, архиереям, осматривает «древние здания. царей греческих и знамениты оные столпы, иже обретаются в Царьграде». Но предложение Вешнякова все же отвергает: крепнет в душе стремление вернуться на родину. Утверждает его в этом намерении известие о том, что в Киеве открылась школа, в которой преподают греческий язык. Тут он как раз может быть полезен «любезной отчизне». Василий Григорьевич списывается со школой и получает приглашение занять место на кафедре греческого языка.

Несмотря на одолевающие его болезни, Барский отправляется в обратный путь. Через Афины и Бухарест прибывает он в августе 1747 года в Киев. Прошло более двадцати лет, как он покинул родину. Мать с трудом узнала сына. Очевидец оставил словесный портрет путешественника по его возвращении домой: «Роста высокого, волосы на голове и бороде черные, без всякой седины, лицом смугл, телом дороден, брови черные, высокие, большие и почти вместе сошедшие, глаза острые, карие, нос короткий».

Недолго, однако, прожил Василий Григорьевич дома. Болезнь одолела его, и 26 сентября 1747 года он скончался. Торжественное захоронение под колокольный звон состоялось в Киево-Братском монастыре. На плите начертали эпитафию, в которой есть такие строки:

Церквей, монастырей и градов красоту,

Удолий глубину, гор знатных высоту,

Ступением своим и пядию измерил;

И чрез перо свое отечество уверил

О маловедомых в подсолнечной вещах.

Сергей Корнилов, кандидат философских наук

Как ты ни стараешься, а экран видеофона притягивает к себе взгляд, словно гигантский магнит. Сейчас он мертв, будто застывший, покрытый бельмом глаз. Как бы ты хотел, чтобы он оставался таким подольше, а еще лучше — всегда, пока Солнце не превратится в ледяную глыбу, неспособную пробудить или хотя бы только поддержать примитивные крупицы жизни!

Когда всего через полчаса после того, что ты сделал, промаявшись эти трое мучительных суток, резко отворилась дверь и в лабораторию вошли два охранника, у тебя мелькнула мысль, что твои дела начинают принимать скверный оборот. Но тогда ты еще не думал, что будет так плохо.

— С каких пор в личную лабораторию стали входить, не получив разрешения?! — строго бросил ты из-за письменного стола, воинственно насупив брови.

Однако, к твоему разочарованию, охранники ничуть не смутились.

— Вас просят незамедлительно явиться в Ставку,— одним духом проговорил тот, что вошел первым.

Ты вдруг почувствовал себя так, словно на тебя наложили панцирь из гипса.

— Зачем? — спросил ты уже не столь уверенно.

— Не могу знать. Сообщат на месте.

— Кто приглашает?

— Не могу знать. Мы должны препроводить вас только до входа.

— Препроводить? — повторил ты, и тоном и глазами давая понять, что слово это считаешь неуместным, прямо-таки вопиющим превышением компетентности того, кто его произнес. Однако на охранника твои слова не произвели никакого впечатления.

— Таков приказ,— бесстрастно пояснил он. — И прошу: не осложняйте нам его выполнение. Поверьте, мы не любим прибегать к силе. Чрезвычайно. Мы обязаны отправиться незамедлительно!

Ты незаметно глянул на стоявшую у стены корзину для бумаг и, убедившись в том, что от листков не осталось ничего, кроме жалкой кучки черного маслянистого пепла, тяжело встал, вышел из-за стола и, гордо подняв голову — единственная форма протеста, на которую ты был способен,— направился к двери.

Командор Сальвени дружески улыбнулся, но не поднялся тебе навстречу, как это было раньше, а остался за своим огромным столом, крышку которого покрывали разноцветные кнопки и всяческие переключатели. Ты счел это за еще один зловещий признак и почувствовал себя, если так можно выразиться, достаточно неуютно. Но не подал виду...

— Чем обязан столь своеобразной форме... приглашения? — сухо бросил ты с кислой миной на лице.

Однако командор Сальвени, о чем ты, впрочем, знал достаточно давно, был не из тех, кого легко припереть к стенке.

— Надеюсь, профессор, я не помешал вам ни в чем действительно важном? — участливо осведомился он. — Не желаете ли присесть? Нам предстоит дать друг другу некоторые пояснения, и, полагаю, это потребует времени.

— Что до меня, то мне пояснять нечего,— неохотно буркнул ты, однако приглашением воспользовался. — Но не стану скрывать, что ожидаю объяснений от вас.

Лицо командора оставалось таким же приветливым, как и в начале встречи.

— Дорогой профессор, признаюсь, я пригласил вас несколько... необычным образом, но, поверьте, у меня были на то веские причины,— сказал он миролюбиво. — Убежден, что, узнав их, вы простите меня.

И тут ты позволил на миг обмануть себя добродушной благожелательностью, светившейся в глазах командора. В тебе зародилась надежда, что все еще может обойтись благополучно.

— Как там ваша работа? Движется? — спросил Сальвени тоном человека, мучимого желанием завязать свободный, ни к чему не обязывающий разговор.

— Конечно! — поспешно ответил ты. — Но, командор, вы, видимо, понимаете, что темп нашей работы, а следовательно, и ее результаты, не всегда удается измерить простым течением времени. Особенно если учитывать, что нами создается нечто совершенно новое, абсолютно оригинальное, не вытекающее не только из достижений человеческой мысли, но и не имеющее аналогов даже в самой Природе.

— Да-а-а,— протянул командор, распрямляя грудь, туго обтянутую мундиром. На его лице отразилась озабоченность. — Вы прекрасно знаете, как важно довести данную тему до успешного финала, сколько надежд мы на нее возлагаем. Кроме того,— он понизил голос,— я вас просто люблю. По-человечески. И поэтому надеялся, что все же найдется какое-то иное объяснение по интересующей нас теме.