Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1988 год

Теперь мы останавливались чуть ли не через пять-шесть шагов.

— А тигриная тропа?

Александр Иванович пожал плечами: «Так мы на ней и стоим». Я растерялся. Ожидалось: темная могучая тайга, может, даже — угрюмая, косматая, и где-то на самом дне ее — тропа, клок шерсти на сухой коряге, разрытая земля... Вокруг же — обыкновенный сквозной лесок. Светлый. Редкая высокая трава. Я присмотрелся — папоротник. Пожухлый какой-то. Нет, не пожухлый, ободранный, лишь на верхушках несколько узких листьев. Место сырое. Ручей за деревьями шумит. Бревно полусгнившее переброшено через него.

И лесник рядом стоит, опираясь на палку. Улыбается чуть смущенно. Ничего в нем таежного, кондового. А под ногами у нас — отчетливые отпечатки тигриных лап.

— А кто по этой тропе вообще ходит?

— Летом я хожу. «Научники», если приедут. Иногда — соседние лесники. А зимой — никто. Только я.

— Выходит, что тропу эту пробили вы с тигром?

— Выходит.

Вот тебе и романтическая «тигриная тропа»!

— Ну и как,— спросили обитатели кордона, когда мы вернулись,— увидели?

— Да,— пожал я плечами, не в силах скрыть разочарование.

И вот тут наступило время услышать вопрос, который, как я уже понял, обязательно будет:

— А вы вообще какое-нибудь отношение к биологии имеете?

— Нет,— ответил я, чувствуя, что ответом этим окончательно утверждаю себя в роли гостя. И уже неважно, сколько здесь проживу — неделю, месяц, сезон,— я гость не только для лесника, но и для всех, пусть и временных, обитателей кордона.

На следующий день вместе с лесником и ботаником Сашенькой Кожевниковой мы отправились в обход. В Уссурийскую тайгу.

С названием этим привычно ассоциируются слова «таинственная, реликтовая, экзотическая»... Но при первом взгляде — обычный лес, низкорослый, сквозной. Корявые дубки, как раскрытые зонтики, закрывают небо над нами. Дубняк сменяется смешанным лесом, состоящим из привычных вроде бы деревьев. Вот одно из них — кора толстая, изборожденная трещинами, на вид — каменная. Я трогаю ее пальцами, и неожиданно кора пружинит. «Пробковое дерево»,— поясняет Александр Иванович. А неподалеку, над ручьем прямой мощный ствол вознес к небу крону из длинных, узких рябиновых листьев. Но это не рябина. Это чозения.

Я начинаю понимать, что имел в виду орнитолог Дима Банин, объяснивший мне накануне: «Здесь и для ботаника, и для зоолога все, как в другой стране».

Мы поднимаемся вдоль ручья, лес становится все гуще, выше. Солнечный луч, продравшись сквозь опутанный лимонником куст, достал до земли и высветил торчащий рядом жесткий, покрытый колючками стволик.

— Это элеутерококк. «Всеисцеляющий», из знаменитого семейства аралиевых,— пояснил Александр Иванович.

— А женьшень здесь может быть?

— Может. Посмотри на тот тополь,— небольшой тополь рос на крохотном островке посреди ручья.— Как раз под этим тополем я и нашел женьшень... И как его раньше никто не заметил?

Всматриваясь в сумрачную тень противоположного берега, я разглядел сосну, переломившуюся примерно в метре от земли; давно высохшая вершина ее лежала на земле. На месте перелома можно было рассмотреть освобожденный от коры ствол. Казалось, что кора аккуратно срезана.

Кто же так подточил кору? Не бобры же!

— Нет-нет. Это латунза. Так китайцы называли метку, оставленную на дереве, под которым нашли женьшень. Латунза обозначала: корень найден, у него есть хозяин. Искатели корня были честными людьми, если видели латунзу — корень не трогали. На следующий год хозяин корня приход ил jc нему и горящей берестой оставлял на стволе дерева подпалины; они означали, что хозяин помнит о своем владении и оповещает об этом других искателей. Ведь корень не всегда можно было выкапывать сразу, молодому нужно было дать время подрасти, набрать силу.

Александр Иванович шел медленно, часто оглядывался, иногда замирал и делал нам с Сашенькой знак рукой остановиться, затаиться. Могли повстречаться кабаны, олени, мог — и тигр.

— Скажем, пятнистые олени,— говорил Александр Иванович.— Редкие животные, но у нас водятся. К моему кордону чуть ли не каждый день спускаются, весь папоротник внизу ободрали.

— Так это олени? — вспомнил я голые стебли папоротника вдоль тропы.

— Да. Потому и тигрица там ходит. Оленей сторожит.

— Откуда вы знаете, что тигрица, а не тигр?

— По следу. У тигрицы ширина пятки меньше, у нашей — восемь сантиметров. А у взрослого самца десять-двенадцать.

— А вам приходилось сталкиваться с тигром?

— Как же, рядом живем. Как-то шел на лодке вдоль берега. Смотрю, вороны над пещерой кружат. Я вылез из лодки, пошел поглядеть, что это они нашли. А оружия у меня никакого, только нож. Я вообще-то тигра не боялся, я медведя боялся: Медведь жадный и дурной, добычу никогда не бросит. На человека начинает наскакивать... Смотрю, в пещере на камнях хребет изюбра лежит. Я хожу вокруг давленки, смотрю, как он изюбра тащил. Спокойно так разгуливаю. И вдруг — рев. И встает из-за камней тигр. Да здоровый такой! Я потом замерял: пятка двенадцать сантиметров. Встает он, а расстояние между нами совсем небольшое. И вот тут он прыгнул ко мне. Прыгнул и остановился. У меня вся кожа на голове захолодела. Он присел, зарычал. Страшно, что не побежал от меня, тигры обычно уходят, а этот — нет. Присел, весь напружинился, и я перед ним стою. И тут он в сторону прыгнул и ушел. Когда немного успокоился, я покричал для верности. Потом давленку начал рассматривать. Крупный был изюбр. Я тогда, грешен, украл у тигра две лопатки изюбриные. Две кастрюли супа сварил. Эх, думаю, зашел бы кто в гости, угостил бы... Тигр как забьет зверя, так сразу к воде его тащит, устраивается и начинает пировать. Поест, потом пить пойдет, потом снова ест и снова пьет. Если зимой, так настоящую тропку к воде пробьет, пока все не съест. Ну и спит, конечно, возле давленки. Так и этот, спал, наверное, потому и не заметил меня. А так вообще-то осторожный зверь. Врасплох не застанешь.

Вот под такие разговоры возвращались мы на кордон.

Близость тигров, похоже, не слишком волновала обитателей кордона. По утрам Галя или Надежда Яковлевна уходили в лес собирать попавших в ловушки мышей. Ходили поодиночке, без оружия.

Хотя, надо сказать, соседство с тиграми все-таки сказывалось на быте

кордона. В первый же вечер после ужина, поднимаясь из-за стола, Александр Иванович сказал для нас троих, вновь прибывших:

— Будете ночью выходить из дома, следите, чтобы собаки не шли за вами, чтобы оставались запертыми на веранде.

— Почему?

— У меня тигры уже не одну собаку унесли.

— А для человека разве тигр не опасен? — спросил я у оставшихся за столом и услышал в ответ:

— Относительно. Возможность нападения на человека настолько мала, что с ней можно вообще не считаться.