Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1974 год

— Первая смена — дети с сопровождающими — приглашается на утренний кофе в салон, находящийся в носовой части средней палубы. Остальные пассажиры будут приглашены через час.

Скрипя откидными койками, стукаясь лбами и локтями о тесные переборки, лениво пробуждается первый класс.

Утро дождливое, серое. Лениво ползут над водой грязные клочья тумана. Буйная зелень на плывущей назад земле кажется какой-то вылинявшей.

— Будет очень мило, если такая погода сохранится до Манауса, — вздыхает дона Луиза.

— Не думаю, — отвечает ее супруг. — Говорят, что сезон дождей начинается тут не раньше, чем через месяц.

Выйдя из каюты, сеньор Фернандо приветствует соседей: сеньора Пауло и дону Флору, накинувшую легкий плащ поверх ночного пеньюара.

Дона Флора возмущена: кто это додумался — будить на утренний кофе в шесть часов?

— Я говорила, что так и будет, я не хотела ввязываться в эту авантюру, — закатывает она глаза и шаловливо хлопает супруга по руке.

В третьем классе — свои проблемы. Наступив на правую руку Жозе Катарино, спускается со своего гамака старик японец. Он направляется в уборную и обнаруживает, что там нет воды.

Нет воды! Зловещая новость разносится по обеим палубам третьего класса. Нет воды! И гудящая толпа ползет в туалеты первого класса. Это уже непорядок! Капитан распоряжается убрать «интервентов» обратно, и несколько матросов быстренько загоняют неумытых третьеклассников вниз. Механик отправляется ремонтировать систему водоснабжения в трюме, и спустя полчаса из ржавых кранов третьего класса тонкой струйкой засочилась теплая мутная жидкость.

Моментально у умывальников выстраивается длинная очередь. В самом хвосте — нерасторопный башмачник Жозе Катарино. Вытащив из кармана серьги, он показывает их своему соседу:

— Не нужны тебе?

— Нет, зачем? Что я — индеец, что ли?

— Ну, может, у тебя есть невеста?

— Нет у меня невесты.

— Ну а просто девушка?

— Нет у меня девушки.

— Жаль, — вздыхает Жозе. — А у меня, понимаешь, денег хватило только на билет до Манауса. А еду в Порто-Вельо. Так вот, чтобы купить билет до Порто-Вельо, я должен продать эти серьги. Хорошие серьги. Мне их тетка подарила. Сказала, что лет сто назад ее бабке-негритянке эти серьги подарила хозяйка. За хорошую службу: бабка у нее поварихой была. Значит, не нужны тебе серьги? Жаль...

— А что делать будешь в Порто-Вельо? — интересуется сосед.

— Да то же, что и в Сан-Луисе: башмаки.

— Давай, давай, — говорит сосед. — Желаю удачи! Тут у нас, на Амазонке, только дурак не разбогатеет.

Почесав за ухом, он добавляет:

— Хотя, конечно, лучше начинать, имея деньги. Почему гринго (1 Гринго — распространенное в Латинской Америке название светловолосого и светлокожего иноземца, чаще всего североамериканца. — Прим. ред.) тут быстро богатеет? Он приходит сюда с капиталом. А деньги к деньгам липнут.

— И много тут гринго? — спрашивает Жозе.

— Говорят, даже бывают индейские деревни с белобрысыми детишками, — качает головой сосед и, перегнувшись за борт, показывает рукой: — Вон, видал?

К борту замедляющего ход «Лауро Содре» идут с берега лодки. В каждой сидят мальчишки, подымая над головой корзинки, сплетенные из пальмового лыка, соломенные игрушки.

— Видал? Вот такие мы — бразильцы. Всю жизнь копошимся с этими соломенными игрушками. Или, в крайнем случае, каучук собираем. А гринго — нет! Гринго сразу в землю лезет. Руду ищет: пока мы возимся, он миллионы зарабатывает.

Лодки идут с убогого причала, к которому подходит «Содре». Вероятно, именно тут можно было бы снимать фильм «Типичный поселок Амазонии». На каком-то невидимом пятачке земли, отвоеванном у реки и непроходимой сельвы, приютились на границе леса и воды черный причал, длинный сарай, сколоченный из серых досок, два десятка прижавшихся к мутной воде хибар. Дощатые тротуары. Сквозь щели между досками виднеется вода. Рядом со складом — лавка. На ее длинных полках — галантерея, пакеты с рисом, грампластинки.

— Будем стоять до вечера, — говорит метущий нашу палубу стюард Франсиско.

— Как? До вечера? Но почему? — ужасаются дона Луиза и дона Флора.

— Потому что будем грузить соль, — говорит капитан, — пять тысяч мешков.

В Кокале на борт подымаются еще две пассажирки. Двадцатилетняя мулатка Матильда, худая, беззубая, в рваном выцветшем платье, сопровождаемая семью детьми мал мала меньше и тремя беспородными собачками, тащит в руках сумку с убогим скарбом и ящик с курами. Спустя полчаса все судно будет знать, что Матильда едет в Оришимину к матери, что она убежала от мужа, потому что «устала рожать».

Вслед за Матильдой по трапу поднимается худенькая, бледнолицая девушка лет восемнадцати.

— Роземери, будь осторожна! — кричит с причала мать, осеняя дочку крестным знамением. — Не высовывайся, ради бога, не упади в воду! И не позволяй ничего матросам! Слышишь, Роземери?

«Это — моя земля!»

Мы действительно простояли в Кокале весь день и даже часть ночи. И лишь где-то перед рассветом машины «Лауро Содре» вновь глухо заворчали, и редкие огоньки керосиновых ламп Кокала погасли в черноте амазонской ночи.

Утро следующего дня совсем не похоже на серую погоду Кокала. За кормой показывается краешек громадного багрового солнца. Радостно вскрикивая, носятся над пенистым буруном чайки. Оглушительно кричит петух в дощатой клетке. Сбежавшая от мужа Матильда вскакивает, достает, порывшись в мешке, пригоршню зерна и засыпает ее курам. Потом зевает и, встрепенувшись, бежит в туалетную: нужно успеть умыться до того, как начнут просыпаться остальные, иначе полдня простоишь в очереди. Потом Матильда будит детишек, ведет их умываться, а затем направляется с ними к окошку камбуза. Окошко откроется для раздачи утреннего кофе часа через полтора, но Матильда предпочитает занять очередь заранее, чтобы получить кофе горячим и свежим. Тем, кто окажется в хвосте, достанутся чуть теплые остатки, похожие на воду, в которой мыли посуду.

Показывает признаки жизни и первый класс. Хлопает дверь в каюте сеньора Фернандо. Он выходит на палубу с биноклем в руках и, жадно припав к нему, оглядывает берег.

— Это — моя земля! — говорит ему Жоао Алмейда, фазендейро с острова Маражо, морщинистый, безгубый старик с обтянутым кожей худым лицом, с седыми висками и маленькими хитрыми глазками. Вот уже второй день рассказывает он нам со снисходительной улыбкой бывалого человека о том, как умножал свое состояние, достигшее сейчас, к старости, весьма внушительных масштабов; одних только каучуковых деревьев у него около двух с половиной тысяч. Скота тысяч пять голов. Ну и прочее: орехи, джут, лесопилки...

— Мангровое дерево хорошо покупается в Европе, — рассказывает Алмейда, щурясь на начинающее набирать силу солнце. — А вот каучук доживает последние годы. Синтетика вытесняет.