Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1979 год

Верблюд у кучи не просто транспортное средство: это друг, надежная опора и вообще, как известно, живое существо. Раз так, то друга-машину тоже нужно оживить, вдохнуть в нее душу. И появляются на усиленных металлом стенках кузова живописные, порой очень искусно выполненные картины: Мекка, белокаменный Тадж-Махал, крылатые кони; или водный пейзаж (важная символика: «вода — жизнь»); или современное — реактивные истребители, танки — дань революции; или, например, невообразимая орнитологическая галерея по всем бортам — птицы виданных и невиданных пород. Далее наступает очередь кабины. Везде, где только можно (и даже там, где это мешает), водитель-кучи развешивает металлические украшения, бляшки, мониста, флажки с изречениями из корана, кисточки — точь-в-точь такие, какими украшены верблюжьи попоны. Над ветровым стеклом с внешней стороны очень часто нарисованы два больших ока: отвести дурной глаз. Той же цели служит множество зеркалец и в кабине. Путь обычно долгий и утомительный, особенно в горах, ограждения есть не везде, того и гляди злая сила уведет в пропасть, лучше уж заранее обезопаситься. Последний штрих: все оставшиеся внешние части машины, которых еще не трогала кисть, раскрашивают в разные цвета — по возможности наиболее яркие. Вот теперь грузовик «ожил» и готов отправиться в путь.

Стать шофером «рокета» или «шеша» может лишь отважный и терпеливый человек. Поначалу надо год-два побыть учеником. Только не следует думать, будто ученик-«келинар» сидит на месте водителя, а умудренный наставник дает ему ценные указания. Нет, ученик — как раз тот, кто... «висит» на заднем бампере. Только так, по мнению шоферов-кучи, можно научиться смотреть в глаза опасности, без страха заглядывать в глубочайшие пропасти, стойко переносить дождь и холод и... спасать машину в трудный момент. Если забарахлит мотор на крутом подъеме и откажут тормоза — а это случается нередко, — «келинар» должен успеть соскочить на землю и подложить под задние колеса деревянные клинья. Иначе рухнет на дно ущелья расписной, неповторимый, но, увы, как правило, перегруженный «шеш»...

...Мы давно уже обогнали грузовик со скорчившимся позади кузова келинаром. Видимость — метров десять, не более, поэтому и скорость минимальная. Вбок лучше не глядеть — бездна. Так и кажется, что вот сейчас, сию минуту шофер нашего автобуса пропустит ближайший поворот, передние колеса сначала на долю мгновения зависнут над обрывом, а затем мы неминуемо рухнем вниз. Впрочем, такие мысли приходят в голову только нам, новичкам на Саланге. Шофер безмятежно что-то насвистывает, небрежно возложив руки на баранку. Сопровождающие нас афганцы спокойны — привычка...

Справа на обочине из тумана-облака выплывают фигуры людей, не спеша копающих длинную канаву на краю пропасти. Неподалеку лежат массивные кривоколенные бетонные балки.

— Готовят новый лавиносброс, — поясняет сидящий рядом Мохаммед Сулейман Юсуфи, преподаватель Кабульского университета. — Лавины здесь, сам понимаешь, опаснейшие. Поэтому работы на шоссе ведутся постоянно: все что-то достраивают — то ставят ограждения, то расширяют в трудных местах полотно. Кстати, эту дорогу через перевал Саланг построили советские специалисты. Долго строили и тщательно — колоссальное дело свершили. Одних туннелей сколько — не сосчитаешь! А главный туннель — на самой седловине — длиной два с половиной километра. Если бы не это шоссе, то в северные провинции на машине по хорошей дороге не проехать. В лучшем случае пришлось бы давать многосоткилометровый крюк...

Сулейман Юсуфи — молодой человек с тонкими, нежными чертами лица — застенчивого и открытого. Дорога впереди еще длинная, времени много, и я прошу Сулеймана рассказать о себе.

— Ну что же... Отец мой был портным в Кабуле. Потом, набравшись опыта, побывав в Индии, стал заниматься коммерцией. А двадцать лет назад случилась беда: он ослеп. Я тогда еще в школу не ходил. И настали для нас трудные времена. При живом хозяине остались без кормильца, а нас много: отец с матерью, пять сестер, брат и я. Что делать? Накопления кое-какие были, но родители решили: сами перебьемся, а детям дадим образование — всем. Вот и получилось — четыре сестры закончили лицей, теперь замужем, еще одна сестра учится сейчас в университете на факультете науки, брат — там же, но на инженерном. Я сам уже третий год преподаю на факультете экономики. Отец был правильный человек — малограмотный, но правильный. Ненавидел Надир-ханов и эту ненависть передал нам, много рассказывал о вашей стране, хотя сам там никогда не был. В общем, можно сказать, что азы политграмоты я проходил еще дома. Жалко, отец не дожил до революции — умер накануне апрельских событий. Всего год назад...

Я чувствую, что невольно затронул больную тему, пытаюсь перевести разговор в иное русло, но Сулейман грустно улыбается:

— Какие могут быть извинения? Я горжусь отцом и все равно рассказал бы тебе о нем. Отец так и не вступил в партию, зато я — член НДПА, так что в смысле идейной преемственности у нас в семье все нормально... Слушай, — вдруг озабоченно прерывает Сулейман себя, — вот о чем я хотел с тобой поговорить. Как ты знаешь, я преподаю экономику. Но учили-то меня все же не тому — теории рыночного хозяйства, капиталистического. Теперь мы все — и студенты и преподаватели — понемногу переучиваемся. У нас ведь идет первая народная пятилетка, экономика должна быть плановой, а знаний не хватает. Учебников — тем более. Я и Маркса-то как следует не читал. Может, пришлешь книги? Если не на пушту и дари, то хоть на английском...

Вернувшись в Москву, я занялся сбором нужной литературы, а меньше чем через месяц после возвращения читаю в «Правде», что в Кабуле торжественно прошла церемония передачи Советским Союзом в дар Кабульскому университету около десяти тысяч томов книг на дари, пушту и русском языках. Это были книги по химии, физике, математике, медицине. А в первую очередь были там труды Маркса и Ленина... Читаю, и в голове у меня звучат слова Сулеймана: «Пришли мне Маркса!..»

Сердитый Пируз

Наконец-то перевал Саланг. Три тысячи четыреста метров над уровнем моря. Из морозного облака медленно вкатываемся в длинный, бесконечно длинный тунель и выезжаем тоже в облако — уже по другую сторону седловины. Самый опасный участок позади, теперь — вниз, к зеленой долине, где лежит город Пули-Хумри.

Между селениями стелются зеленые поля пшеницы — на удивление низкой, местных сортов. Плантации сои. По полям проложены оросительные канальчики. Высятся потрепанные пугала на шестах. Дехкане, опершись на рукоятки мотыг, распрямляют спины и провожают взорами проносящиеся автобусы. Отчетливо видны межи, разделяющие крестьянские наделы, и это — новая черта, зримые следы земельной реформы, проводимой в стране.