Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1979 год

Потом был совет. Выбор пал на него. Он сначала отказывался, но не из страха, а потому, что считал других товарищей более достойными. Да и на острове они не так давно, а значит, у них больше сил и больше шансов на успех. Но выбор пал на него.

Его — исхудавшего и маленького — легче спрятать под щебенкой в каменоломне. Да и надзиратели не так внимательно следят за ним, считая, что дни его сочтены.

Он медленно брел вдоль берега по пояс в воде. Острые камни и раковины резали босые ступни: сандалии он оставил в лагере, и товарищи выставили их во дворе, возле стены блока. Надзиратель Хорн, дежурящий сегодня, ленив и пересчитывает вернувшихся из каменоломни по выставленной обуви.

...Если он не найдет в кромешной тьме заливчика, где затоплена лодка, все равно не вернется в тюрьму. Лучше утонуть в проливе или быть съеденным акулами, чем отнять надежду у других. Ледяная волна захлестнула его до плеч, чуть не повалив на дно. Шли мучительные минуты, но челнока все не было. Неужели находку Мдинги разбило о скалы или унесло обратно в океан?

Споткнувшись, падая, он выставил руки вперед, и в футе от поверхности они уперлись в округлую корму ялика. Еще не веря в удачу, он ухватился за борт и подтащил лодчонку к берегу. Потом с трудом перевернул набок, чтобы вылить воду. Корпус был еще крепким, сохранились даже колышки-уключины. Волна пребольно ударила его по ногам веслами, словно напоминая, что нельзя терять времени.

...Осторожно выведя ялик за буруны у подводных камней, он отыскал на горизонте знакомый силуэт Столовой горы и принялся лихорадочно грести по направлению мыса Доброй Надежды.

Он доказал, что с Роббена, «Острова смерти», можно бежать.

С. Агеров

Этот очерк — своеобразное продолжение очерков «Красная птичья потеха» и «Мунишкеры», напечатанных в журнале «Вокруг света» в № 3 за 1974 год и в № 5 за 1975 год.

Ночь уже наступила, когда мы добрались до центральной усадьбы иссык-кульского охотничьего заказника. На небе мерцали звезды, в окнах егерского домика ярко горел электрический свет, освещая густые заросли камыша и кустарников, вплотную подступавших к дороге.

— Как птица? — едва выбравшись из машины, спросил Деменчук парня в длинном тулупе нараспашку, вышедшего с фонариком встречать нас.

— А что ей, — отвечал тот, улыбаясь. — Спит, поди, в сарае.

В тишине донесся едва слышный плеск волн. Где-то совсем неподалеку вздыхал пустынный Иссык-Куль. Без малого полдня мы провели в машине, и теперь хотелось просто спать, но Деменчук был весь воплощение азарта и нетерпения. Мне показалось, что даже голос у него изменился, стал звонче.

— Кормил? — спросил он все так же односложно, по всей вероятности, ожидая получить ответ отрицательный, но, услышав, что птица кормлена, не удержался, чертыхнулся. — Ну кто тебя просил, Михаил?

— Да я что, — оправдывался парень. — Я ведь из лучших побуждений. Вдруг, думаю, не дождется вас, отдаст концы. Вот и дал ей голубя, сколько-то времени не евши сидела.

— Одного? — воспылал надеждой Деменчук.

— Сначала одного, — признался егерь. — Но она съела его целиком. Видно, сильно оголодала. Тогда я ей дал второго. А теперь, поди, уж третьего доедает.

Деменчук покачал головой, но ругать егеря не стал. Тот совсем недавно начал работать в охотничьем хозяйстве, пришел из лесников, слыл хорошим специалистом по сохранению леса, но в хищных птицах не разбирался. Не мог отличить ястреба от коршуна, а уж тем более знать, что если хочешь приручить птицу для охоты, то не следует ее кормить раньше, чем она окажется в руках хозяина.

— Ладно, что теперь говорить, — сказал Деменчук. — Неси птицу сюда. Да побыстрее!

— Это я мигом, — обрадовался Михаил и, подсвечивая себе фонариком, двинулся к сараю. Поколебавшись, я пошел вслед за егерем. «А может, там кречет, — билась в голове мысль, — и я увижу наконец птицу, за которой хожу уже столько лет...»

Тщетно пытаясь попасть в следы размашисто шагающего Михаила, утопая в снегу, я размышлял, как, однако, неожиданно оказался я на Иссык-Куле.

Во Фрунзе случай свел меня с человеком, который вдруг стал вспоминать, что в годы его детства столица Киргизии была совсем не такой. На месте гостиницы, филармонии, цирка и зеленого базара простирались сплошные тугайники, где он вместе с мальчишками охотился на фазанов. Дело было во время войны, в годы, ставшие теперь далекими, но все равно слышать, что на месте нынешнего базара водились фазаны, было удивительно.

Этот растравивший мне душу человек сказал также, что и тугайники и фазанов я могу увидеть в ближайшем охотничьем заказнике, что находится под Токмаком, меньше, чем в часе езды от Фрунзе.

Когда я приехал, директор заказ-пика Геннадий Аркадьевич Деменчук собирался на Иссык-Куль. Там, на втором участке заказника, в ловушку егеря попалась какая-то хищная птица. Бася в трубку, тот твердил, что птица большая, прямо-таки огромная, а какая, что за птица, он, убей бог, понять не может. Пестрая, с загнутым клювом, желтыми лапами — вот и все, что он мог сказать.

— Ястреб, наверное, тетеревятник, — гадал Деменчук. — Ох, как нужна мне сейчас эта птица!

— А может, кречет? — сразу же мелькнула у меня мысль. Живет эта птица на Севере. Гнездится в тундре, на скалистых берегах островов Ледовитого океана, но в зимнее время может откочевывать на юг. В научной литературе есть упоминание, что залетала она и на берега Иссык-Куля.

— Кречет... — покачав головой, усмехнулся Деменчук. — Вряд ли. Очень редкой стала эта птица. И по ловушкам лазать не в ее манере, добычу она в воздухе берет. А впрочем, чем черт не шутит...

О кречетах я прочел немало. Это царь-птица, самая крупная из соколов. По силе и храбрости ей нет равных. Нет, пожалуй, птицы, которую бы она не одолела. С незапамятных пор она служила людям, помогая им добывать пропитание лучше стрел и силков. В Древнем Египте соколам поклонялись, считая их символом бога Солнца, высекая в честь их огромные статуи из камня. Очень высоко ценили этих птиц и в более поздние времена, когда соколиная охота превратилась в «потеху» — зрелищную забаву владык. Кречетами да соколами платили дань, слали как дорогие подарки, выкупали за них плененных генералов. В Англии за убийство кречета могли лишить жизни. «Помытчикам» — ловцам кречетов грозила каторга, если паче чаяния при поимке да доставке будет причинен птицам вред. Во времена расцвета соколиной охоты кречет стоил нескольких лошадей. Но когда в XVIII веке вошли в моду охотничьи ружья, эта птица потеряла покой.

Человек теперь сам мог добыть какую ни пожелает тварь, и хищные птицы из помощников превратились в его врагов. В начале века в Швеции их истребляли тысячами в год, платя за лапки премии, предполагая, что так добьются увеличения поголовья куропаток. В Гренландии перьями соколов набивали перины. Не жаловали их и у нас.