Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05

Большинство писем Мирзы были уничтожены, однако те немногие, что сохранились, демонстрируют удивительное сходство по стилю с письмами Пержинского, а его слизняки настолько похожи на конусы Лавкрафта, что сомнений не оставалось: все трое описывали одно и то же видение Великих Древних и их городов.

После вмешательства правительства и окончания работ в первом туннеле деятельность Антикадатовскго Общества сошла на нет, однако в течение восемнадцати месяцев им еще удавалось поддерживать незатухающий скандал вокруг раскопок. Сам же Дэлглейш Фуллер погиб от рук одной из своих поклонниц при загадочных обстоятельствах [22] См.: Даниел Атерстон. «Дэлглейш Фуллер, исследование фанатизма», Нью-Йорк, 2100. — Прим. авт. .

Первый туннель бы завершен ровно через год после открытия Плиты Абхота. Прокладывали этот туннель итальянцы, они использовали гигантского «Крота», уже испытанного при строительстве туннеля между Сциллой и Мессиной (в Сицилии), а позднее — в туннеле между Отранто и Лингуэттой в Албании. Сам процесс прокладки занял лишь несколько дней, главной задачей было защитить нижнюю часть туннеля от обвалов.

Как мы и предполагали, найденная плита оказалась весьма внушительных размеров — шестьдесят футов в высоту, тридцать футов в ширину и длиной в девяносто футов. Она была вытесана из цельного куска вулканического базальта. Теперь мы не сомневались, что имеем дело с цивилизацией велканов или магов. После того, как мы нашли маленькие базальтовые фигурки, я считал версию о великанах чушью. (Лишь через десять лет, после драматических открытий Мерсера в Танзании мы узнали, что в гигантских городах жили и люди и великаны, причем, великаны, похоже, были рабами людей!)

Вопрос о точной датировке камней оставался пока открытым. Лавкрафт писал, что «Великие Древние» жили сто пятьдесят миллионов лет назад, и многие поддерживали эту невероятную гипотезу. Нейтронная датировка Райха показала возраст руин менее двух миллионов лет, хотя и эта цифра могла быть завышенной. Установить истину было трудно еще и потому, что обычно археологи поднимают пласты земли по очереди, и они представляют собой готовые календари. Но во всех трех случаях с гигантскими городами на этот способ положиться было трудно. Все, что мы могли с уверенностью сказать о них это то, что они уничтожены потопом и похоронены под тысячефутовым слоем грязи. У геологов слово «потоп» тут же ассоциируется со словом «плейстоцен» — то есть, около миллиона лет назад. Однако на приисках в Квинследне были обнаружены следы грызуна, обитавшего еще в эпоху плиоцена — это еще плюс пять миллионов лет.

Впрочем, все это уже не относится к моей истории. Еще задолго до окончания работ на первом туннеле я потерял всякий интерес к раскопкам в Каратепе. До меня дошло, наконец, что они были для моего мозга лишь ловушкой, которую умышленно подстроили паразиты сознания.

Вот как развивались события дальше.

К концу июля 1997 года я был окончательно измотан. На раскопках соорудили огромный зонт, в тени которого температура падала до шестидесяти градусов, но даже с ним Каратеп был непереносим. Мусор, разбросанный фуллеровскими подручными, загнивал, всюду стояла вонь, как на болоте, а дезинфектанты, которыми мы опрыскивали кучи, лишь ухудшали ситуацию. Дул сухой песчаный ветер. Целыми днями мы цедили ледяной шербет с розовыми лепестками и валялись в бараках с кондиционерами. В июле у меня начались невыносимые головные боли. Я слетал на пару дней в Шотландию, отлежался там, затем вернулся на работу, но через неделю свалился в лихорадке. Назойливые газетчики и придурки-антикадатовцы настолько допекли меня, что пришлось вернуться в Диярбакыр. Там, на территории Англо-Индийской Урановой Компании, было тихо и прохладно, а охрана не церемонилась с незваными гостями. Меня дожидались пачки писем и несколько огромных пакетов, но в первые два дня я не прикасался к ним, а лишь отлеживался в постели и наслаждался пластинками с операми Моцарта. Лихорадка постепенно отступила. На третий день я почувствовал себя лучше и взялся за письма.

Одно из них было из «Стандарт Моторз энд Инжиниринг», где сообщалось, что они выслали по моей просьбе большинство бумаг Карела Вайсмана в Диярбакыр. Теперь понятно, откуда взялись огромные пакеты. В другом письме издательство Северо-Западного Университета спрашивало, позволю ли я опубликовать работы Карела по психологии у них.

Все это было так утомительно. Я отправил это письмо в Лондон Бомгарту и вернулся к Моцарту. На следующий день у меня проснулась совесть — пришлось разобрать остальную почту. Тут я наткнулся на письмо Карла Зейделя, сожителя Бомгарта — тот был гомосексуалистом, — где сообщалось, что Бомгарт после нервного срыва уехал к родным в Германию.

Значит, теперь судьба бумаг Карела в моих руках. Что же, с огромной неохотой я решился вскрыть первый из пактов. В нем было около сорока фунтов весу, и содержал он лишь результаты тестирования сотни рабочих на то, как они реагируют на цветовые изменения. Я содрогнулся и вернулся к «Волшебной флейте».

В тот же вечер ко мне пожаловал молодой сотрудник компании, перс, — мы с ним были в приятельских отношениях — принес бутылку вина. Мне было тоскливо и чертовски хотелось поболтать. Я терпеть не мог разговоров на тему раскопок, но гут я с удовольствием принялся рассказывать о «маленьких секретах» нашей работы. Когда он собрался уходить, то спросил, увидев пакеты, не относятся ли они тоже к раскопкам. Я поведал ему историю Вайсмана и признался, что даже мысль о том, что эти пакеты надо разбирать, вгоняет меня в тоску, граничащую с физической болью. Тогда он очень вежливо предложил свои услуги — ему не составит труда вскрыть их и, если там обычные результаты тестов, то он отдаст распоряжение секретарю отослать их прямо в Северо-Западный Университет. Я понял, что парень хочет отплатить мне за интересный вечер, и с удовольствием согласился.

Утром, едва я закончил принимать ванну, как он уже закончил работу. Так и есть — в пяти из шести пакетов находились рабочие записи. В шестом же, как выразился мой помощник, было что-то «очень философское», и, должно быть, мне самому стоит взглянуть на эти бумаги. Он вышел, тут же вошел его секретарь и утащил из моей гостиной огромную кучу пожелтевших страниц.

В комнате остались несколько чистеньких голубых папок с аккуратно прошитыми страницами машинописного текста. На каждой папке наклеен кусочек бумаги с названием, написанным от руки: «Исторические размышления», а сами папки были запечатаны липкой лентой — я догадался, что их никто не трогал со дня смерти Карела. Непонятно, как же Бомгарт мог ошибиться и отослать их в «Дженерал Моторз». Видимо, он отложил папки для меня и случайно упаковал их вместе с рабочими записями.